Сайт Д.И. Ермоловича

КВАЗИ-«АЛИСА», или ПЕРЕВОД ПО ПОНЯТИЯМ

(Окончание. К началу статьи)

Перейти к рецензии Эндрю Огуса о художественной части проекта

Можно ещё долго продолжать список искажений, пропусков и отсебятины. К последнему «приёму» переводчик также часто прибегает для передачи шуток. Посудите сами, вызывают ли они у вас смех:

Я запрещу все острые блюда, чтобы не уколоться.

...от бульона — булькают, а от таратора — тараторят.

А в голове Алисы тихо шептались между собой мысли.

Герцогиня перепутала и дала Королеве вместо веера оплеуху.

Вероятно, вам будет также интересно узнать, как переданы афоризмы и поговорки. Опять-таки судите сами:

The more there is of mine, the less there is of yours. (Дословно: ‘Чем больше у меня, тем меньше у тебя’)

Не копай яму другому — станешь копушей.

Birds of a feather flock together. (Дословно: ‘Птицы одного оперения летают вместе’; аналог нашей поговорки «Рыбак рыбака видит издалека»)

У каждой птицы свои сестрицы.

Take care of the sense, and the sounds will take care of themselves. (Дословно: ‘Если заботиться о смысле, то слова позаботятся о себе сами’; Кэрролл создал эту сентенцию, заменив всего два звука в народной мудрости: “Take care of the pence, and the pounds will take care of themselves”, выражающей ту же мысль, что и наша пословица «Копейка рубль бережёт».)

Не связывай себя словами, а связывай мнением о словах.

Последний пример производит особенно грустное впечатление. Мало того, что в нём нет и намёка на попытку создать русский аналог для виртуозного каламбура Кэрролла, вошедшего в золотой фонд английского языка. Но перевод к тому же малограмотен и лишён даже зачатков смысла («связывай мнением» — кого? как? зачем? и что это значит?).

В плане каламбуров и шуток одной из самых показательных является глава 9. Обратимся к ней, чтобы проиллюстрировать основной юмористический приём Кэрролла. Он заключается в деконструкции и переосмыслении привычных слов и оборотов; получаемая «чепуха» неожиданна и курьёзна, но имеет свою прозрачную логику.

Сказочные герои, рассказывая Алисе о жизни подводных обитателей Страны Чудес, объясняют ей, что мерлангом, рыбой из семейства тресковых, у них чистят обувь. Этот удивительный обычай получает каламбурное, но логичное объяснение: слову whiting ‘мерланг’ придаётся значение омонима whiting ‘побелка’ (производное от слова white ‘белый’). На фоне антонима этого слова — blacking (‘вакса, чёрная краска для обуви’) — становится понятно, почему, по словам героев, в море мерлангом подкрашивают обувь (“it does boots and shoes”) — но только, как легко догадаться, не в чёрный, а в белый цвет.

Не буду воспроизводить здесь английский оригинальный текст этого пассажа, потому что версия О. Горбушина не имеет с ним почти ничего общего. И дело отнюдь не в том, что мерланги превратились в сардин (лексические замены в любом переводе возможны и порой необходимы). Проблема в том, что от юмористического метода Кэрролла, логики его шуток в «переводе» не остаётся ровным счётом ничего. Убедимся в этом, прочитав русскую версию фрагмента (в квадратных скобках добавлено несколько моих комментариев; комментируемые слова выделены):

Сардины очень музыкальны Это утверждал и Сэр Дина. [Попытка игры на слове «сардина», хотя ассоциация неочевидна. Кто такой этот сэр, откуда он взялся? И странно, что у «сэра» женское имя.]
— А кто это?
— Первый мореплакатель Сэрдинского моря [Видимо, это искажение «Сардинского моря», хотя такого моря нет на современной карте. Боюсь, мало кто из русских читателей способен понять данный намёк], — сказал Грифон. — Это он подарил сардинам своё имя, потому что любил, как они поют. [Контекст не даёт никаких оснований, хотя бы шуточных, говорить о «пении» рыб и не объясняет, почему такое пение связано с несуществующим «сэром Диной».]
— Рыбы поют? Я думала, что они всегда молчат, — сказала Алиса.
— Рыбы всякие нужны, рыбы всякие важны, — ухмыльнулся Грифон. [Как вы понимаете, это пародия на строки «Мамы разные нужны, мамы разные важны» из стихотворения «А что у вас?» (1935) Сергея Михалкова.]

О неуместности в кэрролловском тексте пародий на советскую литературу уже говорилось. Но даже если отвлечься от анахроничных ассоциаций, не прослеживается абсолютно никакой — ни серьёзной, ни шутливой — логической связи между «пением сардин» и «мудрой» мыслью о том, что «рыбы всякие нужны». Понимает ли интерпретатор Кэрролла — не только сказочника, но и математика, популяризатора логики, — что нонсенс английского писателя тем и велик, что неизменно логичен, и что лишение перевода логической нити превращает его в бессвязный набор слов?

Чтобы закрепить впечатление, позволю себе ещё один пассаж из произведения О. Горбушина (наиболее странные места выделены полужирным шрифтом):

— Все курсы были глубоко наушными — мы буквально купались в море знаний: во-первых, измор историями, во-вторых, умора чтением, ещё крутосветское мореплакание, потом уморительная диета, защита морядов и ещё что-то, чего и не припомню.
— Я никогда о таких не слышала, — робея, сказала Алиса.
— Конечно, — торжествовала Квази, — эти знания слишком глубокие для тебя. Один измор Гримом чего стоит! А Гомор — на уморе чтения! А еще плакание Европы... — Может быть, плавание, — не выдержала Алиса, — на быке?
— Ну, как? Ну, как, — возмутился Грифон, — можно не знать о плакании Европы?! Это же она наплакала все крутосветские моря!
— А у нас были не только занятия, но и понятия, — самодовольно сказала Квази. — Школьная жизнь звёзд — это жизнь по понятиям.

Снова косноязычие. Известно ли авторам этого текста, что по-русски говорят не «плакание», а плач? Или что умора — это нечто смешное, а вовсе не процесс по значению глагола уморить, из-за чего словосочетание «умора чтением» ни грамматически, ни лексически невозможно? (В оригинале речь сказочного персонажа вполне нормативна.)

Но главное — прочитанный вами отрывок даёт яркое представление о «подходе» переводчика к каламбурам и шуткам Кэрролла. Речь идёт не о переосмыслении лексических единиц, а о полном разрушении их смыслов. Например, «крутосветское плакание» вроде бы пародирует кругосветное плавание, но эта новая квазиидиома лишена даже слабой логико-семантической основы. Художники вроде бы должны мыслить образами, но никакими усилиями сознания нельзя представить себе тот образ, который мог бы рисовать данный оборот. И на какой «наш культурный код» намекают «умора чтения», «измор Гримом», «защита морядов», даже если читатель догадается, что «моряд» — это искажённый наряд, а «Грим» — видимо, Рим? Вот так и возникает бессвязный и, как следствие, неостроумный, мрачный, пустой абсурд.

Я упомянул о самом необычном герое сказки, именуемом в оригинале Mock Turtle (дословно — ‘Фальшивая Морская Черепаха’). Это странное имя тоже очень хорошо иллюстрирует суть кэрролловского приёма логического переосмысления. Оно отсылает нас к популярному в Англии XIX века блюду — mock turtle soup (дословно «фальшивый черепаховый суп»), который варили из телятины и специй, имитируя суп из черепахи. Подобно ребёнку, в уме которого ещё не сложились устойчивые понятийные связи, Кэрролл разложил это словосочетание на компоненты непривычным образом. Определение mock (‘фальшивый’) он отнёс не к супу, а к самой черепахе. Ведь теоретически английский синтаксис вполне допускает подобную связь! Так и возник Mock Turtle (в собственном переводе я назвал его Якобы-Черепаха; анализ разнообразных вариантов других переводчиков дан мною в издании [1, с. 248], а также в статье [2, pp. 20–22]).

В переводе О. Горбушина Mock Turtle преобразился в «Квазизвезду», а Mock Turtle Soup — в «звёздный суп»:

“Have you seen the Mock Turtle yet?”
“No,” said Alice. “I don’t even know what a Mock Turtle is.”
“It’s the thing Mock Turtle Soup is made from,” said the Queen.

“I never saw one, or heard of one,” said Alice.

— А ты встречалась с морской Квазизвездой?
— Нет, никогда. Я не знаю, кто это.
— Ты никогда не ела звёздный суп?
— Нет, даже не пробовала.

Вот и очередной пример абсурда на руинах нонсенса. Что такое «звёздный суп», и почему морская звезда имеет приставку квази-, можно только строить догадки. Как и о том, в чём здесь юмор.

Но ситуация осложняется ещё одной проблемой. Переводчик ориентируется на регистр речи, который не только глубоко чужд стилистике Кэрролла, но и прямо враждебен ему. Один из тревожных сигналов вы уже получили, читатель, из цитированной выше фразы перевода:

«Школьная жизнь звёзд — это жизнь по понятиям».

Не забудем, что «Алиса в Стране Чудес» — сказка, предназначенная в первую очередь для детей, начиная с дошкольного возраста. А «жизнь по понятиям» — это что-то из блатного жаргона. Или г-н Горбушин считает нужным приучать к такому жаргону детей? Увы, такой вывод можно сделать, например, из сочинённой им реплики Королевы, обращённой к Грифону (обратите внимание на выделенное слово):

Проводи эту юную леди в квазизвезде. Пусть она послушает, как та звездит о своей звёздной жизни.

Взрослому читателю известно, конечно, что глагол звездить в значении ‘болтать’, как и многие иные производные от слова звезда, — это прозрачный и весьма вульгарный эвфемизмом для нецензурного — да что там, скажем прямо: матерного — слова. И над ним «современные интеллектуалы» предлагают смеяться детям?

Не знаю, ставил ли переводчик перед собой цель вульгаризации великой сказки или, может быть, ориентировался на эту цель подсознательно в соответствии с собственным «культурным кодом», но такой подход не имеет ничего общего ни с Кэрроллом, ни вообще с тем, что принято считать пристойным детским чтением — среди интеллигентных людей, конечно.

Приведённый пример, увы, не единичен. Г-н Горбушин усеивает дальнейший текст подобными же производными от слова звезда, например «зазвездить», «звезданутый». Последнее словечко он ещё и пытается обыграть в каламбуре. Оцените «беглость» и «лёгкость»:

В школе нашим мудрым учителем была Черепаха по прозвищу Звезданутыя.
— Какое странное прозвище у Черепахи! — удивилась Алиса.
— Что странного? Когда учитель кого-то вызывал отвечать, он всегда показывал на одну из нас и кричал: «Звезда! Ну, ты! Я — спрашиваю!» А говорил он это всегда быстро, поэтому получалось — «звезданутыя, спрашиваю!».

Стиль данного, с позволения сказать, каламбура можно сравнить только с бормотанием человека, пребывающего в состоянии тяжёлого похмелья.

На сайте издания говорится: «…кэрролловская „Алиса в стране чудес“ превратилась в нашу „Алису в стране 13 художников“». Но не сам ли автор перевода подсказывает ещё одну мысль: похоже, в итоге получилась «Алиса в стране „звезданутых“». Или квази-«Алиса».

После отмеченных перлов входить в другие особенности перевода уже, по-видимому, нет смысла. И без них ясно, что это «произведение» представляет собой синтаксически, стилистически и семантически бессвязный, местами малограмотный текст, замешанный на нелепых анахронизмах, отсебятине, произвольных опущениях и искажениях, косноязычных, несмешных и лишённых логики шутках и сальных двусмысленностях.

Великая детская сказка в этом переложении оказалась опошлена и извращена.

Квазиперевод «по понятиям», короче говоря.

ССЫЛКИ НА ЛИТЕРАТУРУ:

1. Кэрролл, Льюис. Приключения Алисы в Стране Чудес.— М.: Аудитория, 2017.

2. Dmitry Yermolovich. As You Translate, So Shall You Draw // Knight Letter: the official magazine of the Lewis Carroll Society of North America. — Annandale (VA): Fall 2016. Vol. II, issue 27, No. 97. pp. 11–22.

Эндрю Огус

(г. Сан-Франциско, США)

Задавшись амбициозной целью, Олег Горбушин выполнил новый перевод «Страны чудес» на русский язык и поручил тринадцати художникам проиллюстрировать тринадцать глав этого необычного издания. Вместо того чтобы дать каждому конкретному художнику задание проиллюстрировать события той или иной главы или расставить иллюстрации к разнообразным эпизодам по своим местам, организатор издания решил поместить в каждую главу иллюстрации только одного художника, «чтобы читатель смог лучше разглядеть и проследить стиль, манеру и представление о книге каждого иллюстратора». То есть каждому иллюстратору отведено по главе, которая в произвольном порядке проиллюстрирована сценами из любых мест книги. И кажется, представление о книге одного из художников включает и персонажей из «Зазеркалья».

В результате нарушается основной принцип издательского дела: вёрстка должна служить интересам автора и читателя, а не оформителя, иллюстратора или движущей ими концепции. Если в иноязычных изданиях «Алисы» по картинкам обычно угадывается контекст, то в данном случае читатель, не владеющий русским языком (а возможно, и владеющий им), окажется в полном замешательстве.

Обложка отражает скупой колорит большинства иллюстраций в этом русском издании. Есть даже некоторая стилистическая последовательность в тринадцати жёстких интерьерах, созданных как будто школьниками в переходном возрасте, открывшими для себя ровность линии рапидографа.^[1]

Есть и последовательность в использовании классического сочетания чёрного и белого, а также иногда красного цвета. Несколько интересных идей могли бы сработать, если бы были удачнее воплощены.

Типографское качество книги отменно, бумага плотная и блестящая. Начиная с середины каждой чётной страницы тон бумаги приобретает приятный серовато-зелёный оттенок, которым залита и бóльшая часть нечётной страницы, хотя на ней оставлена значительная белая область для рисунков, выходящих за поля. Издательство тщательно контролировало вёрстку и печать: заливка на чётных страницах начинается точно посередине номеров страниц, набранных крошечными цифрами по центру, и её граница, как правило, не пересекает отдельных букв в тексте. Положение этой границы варьируется на биографических страницах в конце книги, где, глядя на фотографии иллюстраторов, с удивлением обнаруживаешь, что они взрослые люди.

Повесть Мыши напечатана отнюдь не в форме хвоста, что заставляет задуматься над содержанием текста. На другом развороте по обе стороны от строк, соответствующих английскому стихотворению про «юного крокодила», изображены дронты, один серо-зелёный на белом фоне, а другой, едва заметный, — в негативе: белый на серо-зеленом фоне. Они весьма милы, но зачем они тут?

На этой странице (единственной такой в книге) часть текста над стихотворением занимает всю ширину страницы, но та, что под ним, необъяснимым образом повторяется в двух столбцах.

Приём зеркалирования цветного изображения в белом негативе срабатывает в одном случае — когда рисунок Чеширского Кота переходит из белой области в тонированную и трудно различим и там, и там.

В целом — амбициозная, но крайне бестолковая попытка.

К началу страницы