© Д. И. Ермолович, 2011 г.

ОТКРЫВАЯ МЮЛЛЕРА

(окончание)

Шмидт и денщик

Конфликты с редакцией дошли до того, что выплеснулись на уровень главного редактора словарной секции издательства, коим являлся в те годы известный географ-полярник Отто Юльевич Шмидт (1891–1956). Кому-то, возможно, эта его должность покажется странной, ибо она не соответствовала его специальности по образованию (в 1913 году он окончил физико-математическое отделение Киевского университета) и основной деятельности. Однако не забудем, что О.Ю. Шмидт был одним из основателей и главным редактором Большой Советской энциклопедии, а ее выпускало то же самое Государственное словарно-энциклопедическое издательство, что и все советские словари.

Сохранился интереснейший документ: письмо О.Ю. Шмидта в редакцию иностранных словарей от 10 июня 1932 года. Шмидт написал его в ответ на прямое обращение к нему Мюллера и Боянуса, пожаловавшихся, что редакция самовольно вносит дополнения в текст их «Русско-английского словаря», а что-то исключает из него, даже не спрашивая авторов. В частности, они протестовали против исключения из словаря слов денщик, незаконнорождённый, некоторых фразеологизмов.

Отто Юльевич Шмидт

Отто Юльевич, вероятно, понимал ограниченность своих познаний в области филологии, но должность и ситуация ставили его в положение высшего судьи в таких спорах. В те годы главным достоинством начальника считалась не профессиональная компетентность, а неуклонное проведение в жизнь идейной линии партии. Шмидт стремился этому требованию соответствовать, как и многие другие партийные руководители, рвение которых подчас принимало карикатурные, на современный взгляд, формы.

В ответе Шмидта на письмо Мюллера и Боянуса досталось всем сестрам по серьгам. Лексикографы получили следующее большевистское предупреждение:

«Под протестом авторов против несогласованного прибавления иных слов может скрываться нежелание их или недостаточное желание обновить словник. С этим необходима решительная борьба, без уступок».

Это был серьёзный сигнал, ведь пройдёт всего несколько лет – и любой человек, которому объявят «борьбу без уступок», уже вряд ли отделается словесным внушением.

Авторы словаря, обращаясь к Шмидту, пытались отстоять такие выражения, как женщина с прошлым или держать мужа под каблуком, выброшенные редакторами из словника. Нам сегодня ясно, что эти идиомы не имеют никакого отношения к политике, но в тех условиях они были исключены именно по политическим соображениям как якобы противоречащие облику советского человека.

Интересно, что лингвист, литературовед и публицист Михаил Викторович Панов вспоминал похожую ситуацию при работе над «Толковым словарём русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова:

«Цензор запретил слово любовница. Вон его из словаря! Потому что, объяснил уполномоченный, это слово старого быта и не нужно советскому человеку. А словарь должен оберегать нравственную чистоту нашего общества! Сошлись на компромиссе: слово появилось в словаре, но с пометой устар., то есть устарелое» [15].

В этом вопросе Шмидт не поддержал Мюллера и Боянуса, но в какой-то мере остудил и большевистский пыл редакторов. Такие обороты, резюмировал он, можно исключать «не столько потому, что они отражают прошлые нравы (в прошлой литературе они ведь сохранились и мы на них наталкиваемся), а потому, что они понятны при переводе по частям, так как не русские, а интернациональные мещанские».

Приведённая аргументация, конечно, говорит о наивности лингвистических представлений Шмидта. В языке, оказывается, существуют «интернациональные мещанские» слова. Помимо этого выходит, что в двуязычном словаре не нужны фразеологизмы, переводимые «по частям». О том, откуда переводчик узнáет, что идиома передается дословно, а не с заменой образности, Отто Юльевич, конечно, не задумывался.

Согласившись в чём-то с редакторами, Шмидт всё же не дал им повода торжествовать в споре. «Авторы правы, – пишет он в редакцию, – протестуя против исключения таких слов, как денщик и законнорождённый. Я не давал согласия на их исключение и жалею о происшедшем. Тут у редакторов прорвалась левацкая еще не добитая установка: делать революцию игнорированием старых слов».

Так членам редакции был дан повод для размышлений о том, чтó с ними будет, если кому-либо вздумается «добить» эти их левацкие установки. Далее Отто Юльевич приводит следующие аргументы в поддержку Мюллера и Боянуса:

«Мы должны дать возможность читать классическую литературу, да и современные пролетарские писатели часто изображают прошлую жизнь, противополагая ей настоящее и будущее. Конечно, слово денщик надо дать с пояснением – „царской армии“. В этом виде помещение [подчёркнуто автором письма – Д.Е.] слова будет и политически куда действеннее его опускания».

Хотя эти аргументы Шмидта, пусть и облечённые в пропагандистские одежды, вполне разумны, предложенный им компромисс – приписать к слову денщик уточнение «царской армии» – сегодня вызывает улыбку. Где же, как не в царской армии, могли иметься денщики, если в Красной Армии их упразднили? Но в ту эпоху было не до шуток: не будь такой оговорки, кто-нибудь мог обвинить самого Шмидта в создании лазеек для проникновения в словарь лексики свергнутого режима.

В целом можно считать, что своим письмом Отто Юльевич Шмидт помог авторам. Несмотря на политическую риторику и грозные предупреждения в их адрес, он в ряде случаев поддержал их, а главное – потребовал от редакции, чтобы английский перевод вновь вводимых слов с ними согласовывался. «Иначе возможны ошибки», – справедливо отмечал он.

«Неприятно работать, зная, что работать хорошо нельзя»

В первой половине 1930-х годов Семён Карлович Боянус уехал за рубеж. Какая конкретно причина подтолкнула его к этому, неизвестно, но усилившийся идеологический гнет над педагогикой и лексикографией (да и почти над всеми науками и профессиями), без сомнения, способствовал этому решению. Облегчал его и тот факт, что во Франции у Боянусов были родственники.

О тех, кто эмигрировал из России, и связях с ними старались не говорить. К людям, покинувшим Страну Советов, культивировалось негативное отношение, а с конца 30-х годов официальная идеология тоталитарного режима стала расценивать выезд или попытку выезда на постоянное жительство за границу как измену родине. Книги и труды Боянуса были изъяты из оборота, при переизданиях словарей его имя исключалось из числа авторов. Последний раз оно появилось на титульном листе «Русско-английского словаря» в издании 1937 года, словник которого Мюллер уже в одиночку увеличил примерно на 10 тысяч вокабул по сравнению с изданием 1931 года (и в котором фамилия Мюллера значится уже первой среди соавторов, а не второй, как прежде). Больше этот словарь не издавался и в дальнейшем был изъят из продажи и из библиотек. Вот почему я считаю случайностью и везением то, что в семидесятые годы экземпляр этого словаря с именем Мюллера и его запрещённого к упоминанию соавтора-эмигранта оказался на полке букинистического магазина, где я, тогда студент, смог его приобрести.

Сведения о постэмиграционном периоде жизни Семена Карловича Боянуса скудны. Известно, что в 1939 году в Англии вышел (и в 1945 году был переиздан) его учебник русского языка, написанный в соавторстве с тем самым Норманом Джопсоном, который в свое время благожелательно отрецензировал словари Боянуса и Мюллера [16]. Умер С.К. Боянус в 1952 году.

А Владимир Карлович продолжал работу над словарями в одиночку. Между тем в редакции произошли изменения: оттуда ушли прежние руководители и многие редакторы. Напряженный план издания словарей оказалось почти некому выполнять. На должность руководителя «английской группы» был назначен А.Д. Миллер, преподаватель Военно-воздушной академии – человек, далекий от научной лексикографии, к тому же работавший в издательстве на полставки. Однако Миллер взялся править и дополнять словарь Владимира Карловича и даже делал на эту тему «научные» доклады. Как писала В.К. Мюллеру дружески настроенная к нему редактор, «очень неприятно работать, зная, что работать хорошо нельзя» [17].

Ф.А. Ротштейн отказался быть политредактором «Большого англо-русского словаря», и работа над ним на какое-то время прекратилась. Попытки руководства редакции привлечь к ней новых людей не встретили одобрения у Мюллера, и эти разногласия привели к тому, что издательство расторгло договор с Мюллером на написание Большого словаря. Может быть, лично для Владимира Карловича это было и к лучшему, потому что силы его были к тому моменту подорваны. «Напряженная, пристальная работа особенно над этим последним трудом, – писал он в автобиографии в 1935 году, – в связи с громадной преподавательской нагрузкой, которую я нес в 1926–30 годах, когда я совмещал работу в Ленинграде с полной штатной нагрузкой в Москве…, вызвали у меня сильное переутомление и хроническое нарушение сна. Достаточно сказать, что я не отдыхал летом с 1926 года. За последние два года я стал резко уставать».

Как уже упоминалось выше, В.К. Мюллер стал ходатайствовать о назначении ему академической пенсии. Кроме необходимости снизить нагрузку и поправить здоровье, причиной ходатайства Мюллера о пенсии было и желание высвободить себе время для научной работы.

«За мою жизнь у меня накопилось много материалов (отчасти архивных) и наблюдений, которые я не имею времени обработать; есть и ряд курсов, которые можно, а один из них (введение в английскую филологию) необходимо издать, так как на русском языке нет ни одного учебника по этому предмету. Я хочу также довести до конца широко задуманную работу по истории наших культурных связей с Англией. Этой возможности я лишен теперь, не имея свободного времени».

Этот фрагмент в черновике своей автобиографии 1935–1936 года Мюллер впоследствии вычеркнул.

Мы не знаем точно, была ли Владимиру Карловичу предоставлена пенсия, о которой он просил. Вероятно, была, и, может быть, в этом состоит причина, по которой о профессоре-пенсионере благополучно забыли в Ленинградском университете, где он работал. Но планы научных и учебных трудов, которые он вынашивал, ему удалось осуществить лишь на очень малую долю. Словари продолжали отнимать у него почти всё его время и силы.

Последний отрезок жизни

В 1930-е годы преподавательская зарплата (и затем академическая пенсия), а также авторские гонорары Владимира Карловича за словари были единственными источниками дохода четы Мюллеров. Дело в том, что Александра Петровна, работавшая с 1926 года научным сотрудником Ленинградской публичной библиотеки, была уволена оттуда 1 января 1929 года по сокращению штатов. После этого она нигде не работала.

Несмотря на отстранение его от Большого словаря, В.К. Мюллер продолжал сотрудничать со словарно-энциклопедическим издательством, работая над «Англо-русским словарем» среднего объема. Эту работу оживило то, что в начале 1939 года к руководству редакцией пришел новый заведующий по фамилии Кларк (его имя и отчество в письмах издательства не указывается), который в высшей степени уважительно относился к Мюллеру. Кларк заключил с Мюллером новый договор на средний словарь, в котором постарался учесть все требования автора, недовольного, кроме прочего, исправлениями и дополнениями, которые внес в рукопись прежний заведующий А.Д. Миллер. Новый завредакцией заверил Владимира Карловича, что Миллер в дальнейшем не будет принимать участия в работе над этим словарем, а В.К. Мюллеру предоставляется полное право переделать рукопись так, как он считает нужным.

«Мы будем всемерно уважать Ваши права как автора, – писал Кларк, – и не намереваемся перегружать Вас мелкими придирками или делать существенные изменения без Вашей санкции… Вопросы должны быть разрешены на основе взаимного доверия, уважения и дружной коллективной работы. Могущие возникнуть в ходе работы разногласия могут легко быть разрешены автором совместно с Издательством».

Кларк как бы заслонил собой Мюллера от всех надзирателей, «улучшателей» и советчиков, столь долго мешавших ему работать. Такое отношение не могло не воодушевить Владимира Карловича и, думаю, во многом способствовало появлению тех новаций, которые появились в этой редакции «Англо-русского словаря», а затем легли в основу практически всех отечественных двуязычных словарей, открыв эпоху современной лексикографии.

Мюллер разработал для этого словаря новую техническую инструкцию, создав стройную и в ряде отношений новаторскую лексикографическую систему. Была устранена гнездовая подача лексем; выделены в отдельные статьи слова-омонимы; отдельные значения многозначных слов обозначены черными цифрами с точкой; введено использование тильды; по-новому стали размещаться фразеологизмы (частично в значениях слов, частично за ромбом); разработана система помет (среди которых – новая помета attr при атрибутивных значениях существительных); упорядочена подача разных частей речи, русских переводов и пояснений, система отсылок и многое другое.

Первое издание «Англо-русского словаря» В.К. Мюллера (1943), главный труд его жизни, прославивший его имя

22 июня 1941 года, как известно, грянула война, а в ноябре Ленинград оказался в блокаде. О том, каким страшным испытанием стала блокада для жителей города, погибавших от холода и голода, очевидцами, историками и писателями написаны многие и многие книги, и в этой статье вряд ли имеет смысл что-то из них пересказывать. Владимир Карлович Мюллер и его жена Александра Петровна оставались в городе. Детей и близких родственников у них не было. Немолодые супруги не пережили блокадной зимы: предположительно в декабре 1941 года оба они скончались в своей квартире номер 5 дома 50 по Лесному проспекту.

Богатая библиотека Мюллеров, включавшая 2337 книг по литературе и искусству, а также 45 гравюр и рисунков, была передана в феврале 1943 года в Государственную публичную библиотеку – последнее место работы Александры Петровны. В том же 1943 году вышел из печати «Англо-русский словарь» В.К. Мюллера – его лебединая песнь и труд, прославивший его имя.