ПРИКЛЮЧЕНИЯ КОФТОЧКИ

© Д.И. Ермолович

Словарь – это огромный свод информации, которую долго собирать и трудно структурировать. Даже эрудированный лексикограф в чём-то субъективен, чего-то не знает, что-то может упустить. Поэтому автор словаря (если только он не халтурщик-компилятор) постоянно проверяет свою работу по всем доступным источникам. Но и источники – не всегда единодушные и толковые советчики. Кроме них, лексикографу обязательно нужны свежая голова и незамыленный глаз редактора.

Как автор ряда словарей я работал с немалым числом редакторов. Отношения с ними у меня были разные: от сердечных до сдержанно-деловых. Но, независимо от этого, хочу сразу отдать дань уважения всем своим редакторам, увлечённо и добросовестно делавшим своё дело. Каких бы точек напряжения ни достигали иной раз наши споры, их советы, сомнения и возражения в итоге помогали сделать словарь только лучше. Низкий поклон вам, соратники лексикографов! [1]

Однако, что же конкретно делает редактор словаря? Как он взаимодействует с автором? Об этом, кажется, ещё никто не писал, а есть смысл об этом кое-что рассказать. При этом я не буду никого называть по именам, а обозначу всех обобщённо словом редактор. (И отмечу в скобках: хотя это слово мужского рода, большинство редакторов – женщины).

Впрочем, в этой статье я затрону лишь малую часть лексикографической работы и её редактуры. Речь пойдёт, в основном, о поиске и проверке переводных соответствий. В этой работе я использовал прежде всего данные двух толковых словарей английского языка [LDOCE 2003–2011; RHW 2005], которые далее буду кратко называть соответственно «Лонгман» и «Уэбстер».

Кеды, кроссовки для новой тусовки

Слова, обозначающие простые, обиходные предметы, способны оказаться камнем преткновения. Вот слово кеда. В рукописи моего англо-русского и русско-английского словаря оно переводилось как gym shoe, sneaker.

В «Лонгмане» gym shoe определяется как ‘лёгкая обувь с тканевым верхом и резиновой подошвой, которую дети носят во время игр и спортивных занятий в школе’. Это почти точное определение кеды, если не считать малосущественную оговорку про школьную физкультуру. Тут же приводится синоним plimsoll, помеченный как бритицизм (он мне не нужен, так как мой словарь должен отражать только американский вариант). Под plimsoll, однако, указано, что его синонимом является американизм sneaker. Аналогично трактует слова gym shoe и sneaker и мой любимый «Уэбстер».

Рукопись читали два американских редактора-билингвы. Вообще это очень ценно, когда своим знанием делятся лингвисты, которые родились или воспитаны в англоязычной среде. Но тут их мнения разделились. Один редактор написал мне: «Кеда – running shoe, а не gym shoe». Второй же, не имея ничего против перевода в статье кеда, настоятельно рекомендовал дать вариант running shoe в статье кроссовка!

Ситуация непростая. Я готов верить первому редактору, но и другому, а тем более словарям так просто в доверии не откажешь. К тому же running shoes – это скорее обувь для бега, то есть беговые кроссовки. Как быть? Ищу по Интернету изображения той обуви, которую обозначают перечисленные слова. Мои подозрения подтверждаются, причём одна фотография классической кеды подписана даже “iconic gym shoe” (илл. 1). Я пишу редактору:

«Боюсь, что не могу с Вами согласиться. Большинство изображений, получаемых в Google Pictures по поиску на выражение gym shoe, аналогичны тому, что на илл. 1, а это по-русски как раз кеда. Поиск же на running shoe даёт такие иллюстрации, как на илл. 2. По-русски это кроссовка, а никак не кеда».

Илл. 1. Iconic gym shoe	Илл. 2. Running shoe

Получаю ответ:

«Предлагаю gym shoes / running shoes / snea­k­­ers – несмотря на картинки из Google, не так часто говорят gym shoes, что может также означать ‘тапочки для йоги’ или ‘балетки’. Поэтому gym shoes само по себе может ввести читателя в заблуждение».

Уже хорошо, что редактор, хоть и настаивает на своём варианте, не выступает за исключение того эквивалента, что был. Но он аргументирует добавление running shoes только своим интуитивным знанием. Тоже, конечно, аргумент. Кстати, он прав в отношении балеток: на иллюстрациях в интернете попадаются и такие виды ‘gym shoes’. Видимо, некоторые носители языка полагаются на семантику составных частей этого выражения, ведь gym shoes дословно – ‘обувь для спортзала’…

Разбираясь с кедами, я одновременно решал вопрос с кроссовками. Словарь ведь состоит из взаимосвязанных элементов и должен представить лексику системно. То, что кроссовки можно обозначить выражением running shoes, мы уже знаем. А как быть с привычным словом sneaker? «Лонгман» трактует sneaker как ‘лёгкая мягкая туфля на резиновой подошве’, «Уэбстер» – как ‘ботинок или полуботинок, обычно с тканевым верхом, например холщовым, на синтетической или резиновой подошве’. Иными, словами, это вроде бы всё те же кеды. Однако на картинках в Интернете под sneakers красуется отнюдь не только холщовая обувь, а и изделия с верхом из натуральной или искусственной кожи либо комбинированные из кожи с тканью. Второй редактор подтвердил, что sneaker в современном английском распространяется на разные виды спортивной обуви. В итоге это слово было дано и в статье кеда, и в статье кроссовка.

Потребовалось ещё несколько писем, в итоге которых первый редактор согласился с тем, чтобы оставить первоначальные варианты для кеды и поместить running shoe под вокабулу кроссовка.

Благодаря дискуссиям с редакторами и поиску компромисса между разными мнениями и сведениями, я чувствовал себя спокойнее за точность своего выбора. Именно атмосфера благожелательных обсуждений создавала для меня и, думаю, для моих редакторов психологический комфорт в совместной работе.

Неудобный лежак

Приведу пример ещё одного слова, обсуждение которого с редакторами потребовало изучения картинок. Это слово лежак – пластмассовый или, реже, деревянный предмет пляжной мебели. В моём первом варианте рукописи английским соответствием к нему было дано сочетание beach bed. Первый редактор оставил этот вариант без замечаний, другой написал: «Лежак – это chaise-longue, beach chair/lounger, но никак не beach bed». Я ответил:

Илл. 3. Beach bed (or chair?)

После этого письма второй редактор снял свои возражения против beach bed (приписав: «если Вы очень хотите»), но предложил всё-таки добавить варианты beach chair и beach lounger. И хотя в моём представлении – да и судя по фотографиям в Интернете – эти выражения обозначают скорее ‘пляжное кресло’ или ‘шезлонг’, я принял предложение редактора. Он не смог объяснить мне, чем ему не нравится beach bed. Я, будучи человеком рациональным, хочу услышать весомые аргументы, но понимаю, что чувство языка не всегда поддаётся логическому объяснению. Раз мой высокообразованный редактор с большим переводческим опытом так утверждает, значит, наверняка есть и другие американцы того же поколения, кто разделяет его ощущения. Поэтому учесть его мнение не будет лишним.

Кстати, заговорив о лежаках, впору задуматься и о топчанах. Иногда эти слова употребляются как синонимы, но топчан всегда деревянный, прямоугольный, на высоких прямых ножках. У него нет наклонной спинки, он и отдалённо не похож на стул или кресло, а потому не подходит под категорию beach chair. Как ни крути, а это всё-таки один из видов beach bed, именуемый иногда также trestle bed (trestle – ‘козлы, жёсткая рама, рамная опора’).

Признаюсь честно: мои редакторы подчас слегка злоупотребляли безапелляционными заявлениями вроде: «Что бы там ни было написано в словаре, так в Америке не говорят» или «То, что изображено на картинках в Интернете, не имеет значения». Если в отношении словарей они иногда были правы, то вот анализу картинок в Интернете есть всё больше и больше оснований доверять. Мы живём в визуальную эпоху: на людей всё меньше воздействуют тексты и всё больше – картинки, макеты и клипы.

Барабашкина левретка

Читатель, я буду первым, кто откроет тебе строго охраняемый секрет: когда пишутся словари, в них заводятся барабашки. Для полной ясности, барабашка – разновидность полтергейста. Специфика словарного барабашки состоит в том, что он тайно вносит в словарь несуразные вставки и поправки, которые очень трудно своевременно выловить и удалить. Другими словами, занимается мелким вредительством.

Когда я работал над «Новым большим русско-английским словарём» (далее, для краткости, – НБРАС), то постоянно сталкивался с барабашкиными проделками. Расскажу о некоторых.

По замыслому издательства, НБРАС должен был прийти на смену словарю А.И. Смирницкого – самому большому в XX веке русско-английскому словарю основного лексического состава, который, однако, к девяностым годам безнадёжно устарел. Тематические пробелы его словника просто зияли. Отсутствовала не только лексика, связанная с новыми техническими и социально-экономическими реалиями, но и большие пласты бытовых слов.

Здесь я должен пояснить, как происходит работа над словарём. Словари составляются по «буквам», причём необязательно в алфавитном порядке. Первые «буквы» носят экспериментальный характер: на них обкатывается и шлифуется концепция, структура и вся система словаря; по ним смотрят, как получается реализовать на практике новые лексикографические идеи и подходы. На дальнейших этапах авторской и редакторской работы словник дополняется или, наоборот, чистится от ненужного.

Так вот, первой сделанной мною пробной «буквой» НБРАС была «Л». Текст буквы я передал своему соавтору Татьяне Михайловне Красавиной и редакторам. А получив от них эту букву обратно, я обнаружил там следующую словарную статью:

левретка ж levrette

В исходном файле этого не было. Звоню Татьяне Михайловне: не вы ли ввели в словарь эту статью? Но мой соавтор заверила меня, что вставки не делала. Наши обязанности были разграничены: Татьяна Михайловна следила за лексикографическим аппаратом (структурой статей, порядком и толкованием значений, подачей фразеологии, системой помет), а на меня ложилась содержательная часть. Конечно, она могла делать и предложения по включению в словарь новых слов и значений, но всегда обсуждала это со мной и ничего не вписывала без моего ведома.

«Допрос» редакторов издательства тоже не дал результатов: все они уверяли, что им бы и в голову не пришло добавлять что-то в словарь от себя, кроме чисто технических или корректорских поправок. Наконец, левретка не могла попасть в НБРАС случайно из какого-то другого файла: ни в старом Смирницком, ни в одном другом русско-английском словаре такой статьи не было.

Из-за чего же я так огорчился? Дело в том, что слово levrette в английском языке не употребляется. Если бы я не заметил вредной вставки, она так и осталась бы в словаре, вводя в заблуждение читателей и разрушая репутацию авторов. Ведь правильный английский эквивалент левретки – Italian greyhound.

В дальнейшем барабашка творил ещё немало безобразий в НБРАСе. Каждый раз, когда в словаре возникало что-то, внесённое туда помимо воли авторов, мы с Татьяной Михайловной требовали объяснений от девушек-редакторов. А их ответ неизменно резюмировался фразой: «Не виноватая я!». Так что никому другому, кроме барабашки, я эти проделки приписать не могу.

Данный случай заставил меня с удвоенным вниманием проверять, как отражены в НБРАСе названия важнейших пород собак. Нечего и говорить, что пришлось проштудировать несколько пособий по собаководству на двух языках.

Недавно барабашка опять показал мне свои рожки. Так, в моём «Иллюстрированном англо-русском словаре персоналий» есть следующая статья:

НАМ Хам, в Ветхом Завете один из трёх сыновей Ноя, от к-рых «населилась вся земля» после всемирного потопа, прародитель «хамитов» (африканцев). Был проклят вместе с потомками за то, что насмеялся над наготой отца.

Рукопись читали три редактора-консультанта. А когда она вышла из последней вёрстки, слово насмеялся в этой статье превратилось в надсмеялся (просторечный и, конечно, неуместный в таком контексте вариант).

В исходном тексте ничего подобного не было. Заподозрить, что букву д внёс кто-то из моих научных редакторов (один из них – профессор), я не могу: всех их я хорошо знаю как высокообразованных людей, прекрасных знатоков русского языка. У меня язык не повернулся бы задать им вопрос, не вставляли ли они эту злополучную букву д. Нет оснований для претензий и к редактору компьютерной вёрстки: она всего лишь перевела файлы из одного формата в другой. Кого же винить, как не барабашку!