Начало статьи >> Продолжение >> Окончание
Дмитрий Ермолович
© 2017 Текст и иллюстрацииКАК Я РИСОВАЛ ЗАЗЕРКАЛЬЕ
В 2017 году в издательстве «Аудитория» вышел мой перевод сказки Льюиса Кэрролла «Путешествие в Зазеркалье и что там обнаружила Алиса». К этой книге я написал предисловие и довольно большой комментарий, а также проиллюстрировал её, так же как это было с предыдущей сказкой — «Приключения Алисы в Стране Чудес» (М.: «Аудитория», 2016–2017). В комментариях к обеим книгам, кроме прочего, рассказывалось о проблемах перевода сказки и объяснялось, как я пришёл к тому или иному переводческому решению. Но чего в этих комментариях не было — это рассказа о том, как я эту книгу иллюстрировал. Мысль написать об этом пришла ко мне уже тогда, когда «Зазеркалье» печаталось в типографии.
Чтобы создать иллюстрацию, мало одного творческого порыва и воображения. Нужно ещё поработать с текстом (мысленно, конечно). В литературной «картинке» что-то можно описать подробно, а что-то не упомянуть совсем. Но художник не может изобразить одну деталь, а что-то другое оставить белым пятном. Ему необходимо сказанное осмыслить и истолковать, а несказанное — представить и додумать не только в соответствии с собственной фантазией, но и в духе авторской концепции. А значит, эту концепцию надо ещё как-то извлечь из текста и сформулировать для себя.
Но это далеко не всё. Ведь мы же иллюстрируем книгу XIX века, значит, нужно найти какое-то равновесие между стилистикой той эпохи и взглядом современного человека.
На полноформатные цветные иллюстрации к «Зазеркалью» у меня ушло столько же времени, сколько и на перевод, — около восьми месяцев. Всего их в книжке 18 — на две больше, чем в «Стране Чудес». К этой работе добавились ещё и монохромные картинки-буквицы и оформление обложки.
Пока книжка печаталась в типографии, я стал выкладывать свои комментарии к иллюстрациям на «Фейсбуке» — по картинке каждый день-два. А потом свёл эти заметки вместе в этой статье. Итак, расскажу здесь, о чём я думал, когда рисовал Зазеркальную страну.
ВНИМАНИЕ! Каждую из приводимых ниже картинок можно рассмотреть в увеличении, нажав на неё мышкой. Однако просьба иметь в виду, что эти иллюстрации нельзя копировать, скачивать, воспроизводить, распространять или печатать где бы то ни было и в каком бы то ни было формате без прямого разрешения автора. А если вы хотите написать автору, воспользуйтесь формой обратной связи.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ПЕРВАЯ
—Было бы здорово проникнуть в Зазеркальный дом! Наверняка там есть всякие красивые вещи! Когда я забираюсь на стул, мне там видно почти всё — кроме стенки, что прямо за нашим камином. Вот бы на неё взглянуть! А давай поиграем (это Алиса обращается к котёнку), как будто через зеркало можно пройти. Как будто стекло расплавилось и испарилось — и больше нам не мешает. Ой, смотри-ка, оно в самом деле превращается в какой-то туман! Сквозь него ничего не стоит пройти!
С этими словами Алиса оказалась на камине, сама не зная как. Стекло и впрямь стало таять в водухе, словно ярко-серебряный туман. Недолго думая, Алиса прошла сквозь зеркало.
Когда я делал эту первую иллюстрацию, я хотел, как это ни парадоксально для сказки, чтобы в ней была определённая аутентичность. То есть чтобы интерьер был не абы каким, а характерным для английских домов середины XIX века. Просмотрел десятки, если не сотни, фотографий и картин с изображениями таких домов. И заметил, что зажиточные англичание любили гостиные с большим застеклённым эркером. Камин обычно был встроен в стенку, перпендикулярную эркеру. Такой я и нарисовал зазеркальную комнату.
В сказке Алиса подчёркивает, что никогда не видела за зеркалом каминной стенки. А значит, именно на этой стене всё должно быть не так, как в обычном доме. Вот там я и разместил всякие рожицы. Ну, то, что у каминных часов оказалось лицо улыбающегося старика, — про это написал сам Кэрролл. А ещё он мне дал такую подсказку: у него написано, что портреты на стене у камина, казалось, шевелились, как живые люди. А если они были как живые, значит, имели объём и могли, например, высовываться из рамки портрета и строить рожицы. Вот я и нарисовал некоего молодого человека, высунувшегося из своей рамки. Между прочим, шляпа у него тоже аутентичная: такой фасон мужских шляп был в моде в кэрролловские времена, я специально просматривал источники.
Физиономия и гримаса этого молодого человека созданы по мотивам работ одного из моих любимых скульпторов — Франца Мессершмидта, жившего в Австрии в XVIII веке, за век до Кэрролла. Впервые я наткнулся на его скульптуры в одном из музеев Вены и подумал было, что это какой-то современный постмодернист. А оказалось, он родился почти три столетия назад! Изображал он главным образом самого себя, когда делал всевозможные гримасы, утрируя эмоциональную мимику. Потом ещё несколько его скульптур обнаружил в одном почти не посещаемом музее Братиславы. В своё время художника упекли в сумасшедший дом, а сегодня его скульптурные головы стоят по миллиону евро каждая.
Ну и, как можно догадаться, рельефные головы на стойках камина — это тоже мой привет Мессершмидту.
Меня часто спрашивают, а почему я решил сделать Алису на своих рисунках рыженькой. Ну, во-первых, Кэрролл своих иллюстраторов в этом отношении не ограничил: у него нигде не говорится, какие у Алисы были волосы. Сказано только, что они не вьются колечками. Настоящая Алиса Лидделл была чёрненькая, но он и не хотел, чтобы героиня сказки была внешне похожа на свой прототип. Тенньел (как и большинство художников) изобразил её блондинкой. А я подумал: как же так? Ведь среди исконных англичан, в том числе коронованных особ, на самом деле было очень много рыжих! Генрих VIII и Елизавета I, например. Причём волосы у чистокровных рыжих англичан, как правило, винно-красного оттенка (недаром по-английски "рыжий" — red, то же слово, что и "красный"). Вот я и решил изобразить Алису с красно-рыжими волосами. (Не говорю уже, что это очень выигрышно с чисто живописной точки зрения.)
Не все читатели замечают, что, попав за зеркало, Алиса оказалась и в другом времени года. Поэтому у меня разный пейзаж за окнами эркера: в той комнате, откуда пришла Алиса, — зима, а в зазеркальной — зеленееющее дерево.
Как мы помним, в зазеркальной комнате Алиса нашла на столе книжку, в которой прочитала загадочное стихотворение. Этот стол и эту книгу я и изобразил на рисунке. Там есть привет Тенньелу — уменьшенная копия его рисунка Jabberwocky. (Сам я изобразил этого зверя, конечно, по-своему, но мой рисунок будет позже.) Ещё один привет Тенньелу будет в следующем рисунке.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ВТОРАЯ
На следующем рисунке мы по-прежнему находимся в зазеркальной комнате, у камина, только смотрим на него с другого ракурса. Эркер у нас где-то слева позади, и мы видим правую часть камина, где, естественно, осталась та же рельефная голова с высунутым языком, что и на первой картинке. Привожу отрывок из текста, к которому относится эта иллюстрация:
Тут на столике за спиной у Алисы что-то запищало, и, обернувшись, она увидела, как одна из белых пешек опрокинулась и задрыгала ножками... Белая Королева отчаянно попыталась вскарабкаться на столик по каминной решётке. Алиса загорелась желанием прийти на помощь и, пока бедняжка Лили заходилась истошными воплями, поспешно подняла Королеву и поставила её на столик рядом с горластой дочкой...
— Я взлетела на воздух от извержения! — выпалила Королева... — Смотрите, — прокричала она Белому Королю, — поднимайтесь наверх как обычно, а не с вулкана!»
Алиса понаблюдала за тем, как Белый Король медленно и с трудом перелезает с перекладины на перекладину, и наконец не выдержала. Она очень аккуратно взяла его и медленно понесла к столу».
Я решил, что столиком, о котором здесь идёт речь, на моём рисунке будет не тот же самый стол, за которым Алиса читала книжку и который можно видеть на первой картинке, а специальный шахматный столик, где и полагается находиться шахматным фигурам. По цветовой гамме мне захотелось добавить в картину, где много красно-коричневых тонов, немного зелёного цвета, и я cделал столешницу малахитовой.
Про сами же фигуры могу сказать лишь, что, когда я их рисовал, то стремился сохранить в их облике «деревянную фактуру», в то же время придав им человеческую пластичность. Я нарисовал Белую Королеву в момент, когда она, подойдя к краю столика, предупреждает Короля, чтобы он лез вверх по решётке с осторожностью. Впоследствии эта Королева будет пребывать в депрессии, морозить всякие глупости и в конце концов сойдёт с ума, утонув в супнице, поэтому я сразу решил придать её лицу немного безумный вид, сделав ей большие круглые глаза.
Перейду теперь к каминной решётке. Собственно, можно было не сильно мудрить: нарисовать эту решётку из обычных прямых перекрещивающихся прутьев или взять ещё какой-нибудь стандартный узор. Но я решил усложнить себе задачу и передать очередной привет любимому мною Джону Тенньелу — внедрить в узор чугунной решётки нарисованного им Jabberwocky. Для этого взял его знаменитый рисунок и первым делом перерисовал его упрощённо толстыми линиями, сохраняя пропорции и следя за тем, чтобы никакая линия или часть узора не «выпадала» из общей конструкции. Ведь это же кованая решётка, где все прутья должны быть надёжно скреплены друг с другом. Эту свою исходную заготовку для рисунка решётки я здесь тоже показываю.
А заодно ещё внедрил в решётку (в правом верхнем углу) свою монограмму из букв Д и Е. Я на каждой иллюстрации ставлю свою монограмму, но где-то накладываю её «просто так», а где-то внедряю в структуру изображения. На первой иллюстрации монограмма была частью лепнины камина. Здесь — вошла в рисунок решётки.
Потом сделал эту чугунную решётку объёмной, сориентировал под нужным углом, придал освещение и тень. Между прочим, эта решётка вошла и в иллюстрацию №1, но не полностью, а только частично, поэтому там я её не комментировал.
Ковёр на полу, как и на первой иллюстрации, имеет, по понятным причинам, рисунок шахматной доски. Ну, а ещё мне захотелось немножко развлечься в рисунке обоев (а может, и тканевой обшивки) на стене за столиком, где в одном месте я превратил орнамент в рожицу некоей тётки. Эта рожица ничего не значит, кроме лишнего указания на то, что на невидимой из прежней комнаты стенке могло оказаться нечто неожиданное.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ТРЕТЬЯ
Этот рисунок относится ко второй главе — «Сад говорящих цветов». В этой главе Алиса выходит из дома в сад, к цветочной клумбе и разговаривает с цветами, а потом встречается с Чёрной Королевой. Но встрече с Чёрной Королевой я с самого начала запланировал посвятить следующую, четвёртую картинку, а здесь надо было проиллюстрировать первую часть главы.
Честно говоря, рисовать именно сцену разговора с цветами мне не хотелось. Вообще наименее интересные для иллюстрации места в книжках Кэрролла — это беседы Алисы с разными персонажами. Ну, подумайте сами: разве будет интересен читателю рисунок, на котором Алиса просто стоит (или, реже, сидит) со сложенными ручками и тихо слушает, как кто-то ей что-то рассказывает или читает стихи? Я всегда искал зацепку для придания рисунку энергии, динамичности, чтобы интереснее организовать его визуально. И я выбрал для иллюстрации тот момент, когда Алиса никак не может уйти от дома и выйти по дорожке туда, куда хотела бы:
Она решительно повернулась к дому спиной и вновь зашагала по тропинке, твёрдо намеренная идти вперёд, пока не достигнет вершины холма. Несколько минут всё шло хорошо, и она уже было обрадовалась: «Ну, на этот раз получится!» — как вдруг тропинка сделала резкий поворот и «встряхнулась» (так потом рассказывала об этом Алиса). В следующую секунду девочка обнаружила, что входит через дверь в дом.
В этом отрывке действие как бы закольцовано: Алиса стремится уйти подальше от дома, из которого только что вышла, но возвращается к нему помимо своей воли. Вот и композицию для рисунка я выбрал кольцеобразную: кольцо образует дорожка, уходящая от дома, а потом снова приводящая к нему.
Одновременно я использовал очень старый приём построения сюжетной композиции, применявшийся во все времена — от Шумера и древнего Египта до средневековой иконографии Европы. (Реалистическое искусство нового времени на время отказалось от этого приёма, но в современном искусстве все ограничения снова отпали.) Приём заключается в неоднократном изображении героя в рамках одной композиции, чтобы показать его в разные моменты какого-то события или даже его жизни.
Вот почему Алиса в этом рисунке нарисована дважды. В одной части иллюстрации она смело идёт по дорожке (марширующий шаг и закушенная губа должны показать её твёрдую решимость), а в другой — удивлена и напугана тем, что дорожка снова привела её к дому. Тут я позволил себе совершенно буквально изобразить, как «встряхнулась» дорожка — Кэрролл ведь любил играть буквальными значениями слов.
Кольцевая композиция хороша и тем, что она направляет взгляд зрителя, который никогда не охватывает всю картинку целиком, а всегда как бы путешествует по ней. Задача композиции — направить движение глаз смотрящего по нужному маршруту. Итак, зритель, как я думаю, начнёт рассматривать мою картинку либо с двери дома, либо чуть ниже, с «Алисы №1»; потом его взгляд следует в том направлении, куда эта Алиса смотрит и идёт; затем перемещается вдоль дорожки к «Алисе №2» и наконец останавливается перед дверью. Благодаря этому движению глаз, мне кажется, никто не ошибётся в интерпретации картинки и поймёт, что в нёй действуют не две девочки сразу, а одна и та же в разные моменты сюжета.
Так как взгляд зрителя упирается в итоге в дверь дома, важно, чтобы ему было что там рассматривать. Поэтому я нарисовал дверь с элементами, образующими как бы лицо (ручка посередине — это нос, повешенная на неё сумка — рот, узкие окошки на дверном полотне образуют глаза, а рейки — брови). Почему бы дому не иметь лицо — ведь Алиса в какой-то момент с ним даже разговаривала («Об этом не может быть и речи! — сказала Алиса, подняв голову и обращаясь к дому так, будто он с ней спорил».)
Ну, и рядом с дверью — снова любимый англичанами эркер. Это, конечно, не тот эркер, который был в комнате с камином (та комната была на втором этаже). Поскольку сейчас Алиса в саду, она не у парадной двери, а у, так сказать, «чёрного хода»; стало быть, соседняя комната — скорее всего комната для прислуги или кухня.
Но совсем без цветов в этой сцене, конечно, нельзя обойтись. Поэтому в правом нижнем углу я изобразил розу — один из цветков, с которыми Алисе доведётся побеседовать.
Дальше Алисе предстоит встреча с Чёрной Королевой.>
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ЧЕТВЁРТАЯ
Поговорив с цветами, Алиса познакомилась с Чёрной Королевой, и они вместе поднялись на холм. Оттуда открывался следующий вид (цитирую свой перевод с некоторыми сокращениями):
Равнину от края до края пересекал ряд прямых ручейков, а полосы земли между ними делились на квадраты невысокими живыми изгородями, идущими от ручья к ручью. Наконец Алиса сказала:
— Я поняла: эта местность расчерчена на квадраты, как огромная шахматная доска!
Ну, здесь Кэрролл сам описал пейзаж, мне оставалось только изобразить его на заднем плане. Однако ровное поле, пусть и расчерченное на квадраты, — фон довольно монотонный. Я решил добавить к нему дальний лес (ведь Алиса обязательно попадёт в лес) и замок (читатель может, если пожелает, считать, что это тот самый замок, в который она войдёт, став королевой на последней клетке). Башни замка, естественно, напоминают по форме шахматных ладей. Когда я рисовал этот замок, у меня не было никакого особого образца, но некоторые элементы я подсмотрел в замке Шильон в Монтрё (в своё время я сделал там немало фотографий) — том самом, где томился знаменитый Шильонский узник. Этот замок послужил мне ещё раз, когда я делал одну из дальнейших картинок.
Ну, а на переднем плане главный персонаж, естественно, — Чёрная Королева. Тут основная трудность для художника заключается в том, что у Кэрролла-то эта королева — КРАСНАЯ (Red Queen). В XIX веке конкретный цвет шахматных фигур, которыми играли, не имел большого значения, главное было, чтобы фигуры противников контрастировали по цвету. Вероятно, автор книги играл такими шахматами, которые имели белый и красный цвет. Но в наши дни, и особенно в представлении русского читателя, шахматные фигуры могут быть либо белыми, либо чёрными и никакими другими, независимо от реального оттенка, в который они физически выкрашены. Я решил, как говорится, to have the best of two worlds и соединить в облике моей Королевы и чёрный, и красный цвет. Ну, вы сами видите, что чулки, перчатки, мантия и обод короны у неё чёрные, а другие детали — красно-коричневые или красные. Сам собой нарисовался образ этакой женщины-вамп.
Ну, а поскольку Чёрная Королева периодически поругивает Алису, а в последней главе так и вовсе говорит ей всякие гадости, я и лицо этой даме нарисовал, извините, несколько стервозное. (Кстати, вы замечали, что у Кэрролла вообще почти все взрослые женские персонажи — или полоумные, или мегеры? Про слабоумие Белой Королевы я уже говорил, а ко второй категории относятся и Герцогиня, и Кухарка, и Дама Червей и «Она» в поэме «Три голоса». То, что этот автор не питал тёплых чувств к взрослым женщинам, у меня не вызывает сомнений, как бы ни пытались доказать обратное, вопреки логике и фактам, литературоведы-любители вроде Кэролайн Лич.)
Возвращаясь к внешности Королевы, создатели недавних американских фильмов по мотивам сказок об Алисе пошли ещё дальше в интерпретации облика Чёрной (Красной) Королевы: они сделали её рыжей! Впрочем, кинематографисты мне не указ; они в этих фильмах почти всё переделали по сравнению со сказками Кэрролла, а «Красная/Рыжая Королева» у них вообще — два в одном: слитые в единый образ карточная дама червей из Страны Чудес и шахматная королева из Зазеркалья. Да и в моём рисунке было бы нелепо делать королеву рыжей рядом с рыженькой Алисой. Впрочем, придать волосам (а может, парику?) Королевы лилово-красный оттенок я вполне счёл возможным.
В разговоре с Алисой Чёрная Королева выдаёт несколько своих коронных изречений, как например, такое: «Можешь называть это чепухой, если угодно, но я-то слыхала такую чепуху, по сравнению с которой эта — толкова, как словарь!» Однако изречение изобразить невозможно, поэтому на рисунке проиллюстрирован другой фрагмент:
В какой-то момент они почему-то побежали. Вспоминая потом свои приключения, Алиса так и не могла сообразить, как это произошло; она помнила только, что они бежали, взявшись за руки, а Королева всё кричала «Быстрее! Быстрее!» и тащила девочку за собой. В ушах у Алисы свистел ветер, и она даже вообразила, что с неё сейчас сдует волосы.
— Ну же! Ну! — кричала Королева. — Быстрее! Быстрее!
В конце концов они развили такую скорость, что, казалось, летели по воздуху, едва касаясь земли ногами. Силы Алисы были уже на исходе.
Мне показалось интересным показать Алису именно в этот момент — не в состоянии тихого спокойствия, а тогда, когда она, задыхаясь от крайнего напряжения и совершенно выбившись из сил, едва не летит по воздуху вслед за Королевой. И, конечно, нельзя было оставить без внимания гиперболу о том, что Алиса вообразила, будто с неё вот-вот сдует волосы. Я даже хотел было изобразить волосы, на самом деле слетающие у неё с головы, как бы визуализируя фантазию девочки, но всё же передумал, не будучи уверен, что все читатели адекватно поймут это художественное преувеличение.
Тут хочу сразу отметить один серьёзный принцип, который я для себя сформулировал: всякую сакрализацию Алисы, всякую благостную слащавость в её облике я для себя исключил. Изображая девочку с симпатией, я старался учесть обстоятельства, в которых она оказалась. Ведь Кэрролл регулярно подвергает свою сказочную героиню стрессам. В частности, бегать ей приходится постоянно: то вместе со зверюшками из Озера Слёз, то с Грифоном, теперь вот с Чёрной Королевой, а ещё позже её заставит бежать Белый Король. А при стрессе любая красавица может потерять миловидность. Поэтому я допустил в этом рисунке некоторые элементы шаржа, рисуя Алисе раскрасневшиеся щёки и непомерно разинутый рот. Мне кажется, так она получилась более человечной и даже, может быть, вызывает больше симпатии.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ПЯТАЯ
На эту иллюстрацию у меня ушло вдвое больше времени, чем на самую трудоёмкую из числа всех прочих. Оно и неудивительно: фактически тут получилось два рисунка в одном.
Начнём с нижней части. Сбежав с холма, Алиса неизвестно как оказалась в поезде, где кроме неё находилось ещё множество пассажиров. Напротив, пишет Кэрролл, сидел господин, одетый в белую бумагу. С изображения этого господина я и решил начать рисунок. Мы видим его глазами Алисы, поэтому сама девочка в роли пассажирки не изображена. (Я решил, что в вагоне и без неё будет достаточно персонажей.)
Господин в белой бумаге прочёл Алисе наставление («Столь юной девочке следует знать, куда она едет, даже если она забыла, как её зовут!»), поэтому я нарисовал его с поднятым вверх пальцем. С другой стороны, он мне представился неким добродушным бонвиваном, отсюда сигара в другой руке, красные щёки и нос (наверное, хватил стаканчик на дорожку). Всякий из нас, вероятно, встречал подобных типов, которые завязывают разговор с попутчиками в электричке и настроены вроде добродушно, но при этом несут всякие глупости, так что быстро начинают раздражать.
Вслед за этим господином высказываются и почти все пассажиры вагона. Читаем в книге:
Козёл, сидящий рядом с господином в белом, закрыл глаза и громко сказал:
— Ей следует знать дорогу в билетную кассу, даже если она ещё не выучила азбуку!
Рядом с Козлом сидел Жучок. Он взял слово следующим:
— Её надо отправить обратно багажом!
Алиса не разглядела пассажира, сидящего за Жучком, но у него оказался очень сиплый голос. «Кажется, это лошадь», — подумала Алиса».
Тут я должен признаться, что мой рисунок немного расходится с кэрролловским текстом. Козла я изобразил не рядом с Господином в белой бумаге, а на другом конце сиденья, а Жучка поместил между ними. Это просто необходимо было сделать, чтобы не создавать излишней скученности: ведь эпизод просто перегружен персонажами. Так как Жучок гораздо меньше своих соседей, над ним образуется некоторое пространство, куда можно вписать вид на другую группу пассажиров, в том числе Лошадь. Кондуктора-лиса, изображённого в правой части рисунка, у Кэрролла, правда, нет (мне надо было как-то заполнить пустое пространство в проходе вагона).
И вот здесь я хочу ненадолго остановиться на вопросе об одежде персонажей-животных. И Кэрролл, и Тенньел одевали своих зверюшек совершенно произвольно. Как мы помним, у Белого Кролика из Страны Чудес был только жилет да перчатки, а штанами Тенньел снабдил его только в сцене суда. Другие персонажи (как Дронт или Мышь) разгуливали без всякой одежды, но Мартовский Заяц пьёт чай в полноценном костюме. Я последовал тому же принципу — точнее, отсутствию принципа — и в своём Зазеркалье. Жучка я оставил без одежды, а Козла одел в пальто, но не стал рисовать ему обувь: пусть покажет свои копытца. Кондуктор Лис как работник железной дороги, конечно, — в форменной одежде и туфлях.
Реплики пассажиров об Алисе бьют все рекорды абсурда и глупости («На неё следует приклеить ярлык «Хрупкая девочка, не кантовать!», «Надо отправить её почтой!», «Телеграфировать её!»), но главный перл, брошенный кем-то из пассажиров, — «Пусть она тащит поезд до места назначения!»
В этой последней реплике Кэрролл, по-моему, совсем разыгрался и безобидно похулиганил. Не знаю, как кого, а меня это предложение очень смешит, и думаю, что если он когда-либо читал этот фрагмент детям, они тоже очень смеялись. Я как-то зацепился за эту коротенькую фразу, и она превратилась в верхнюю часть моей иллюстрации. То, что там изображено именно содержание чьих-то слов, символизирует облачко с «хвостиком».
Кстати, я прочёл, что такие облачка (или, иначе, «пузыри») — правда, с текстом, а не с изображением — применялись в европейской живописи чуть не с XIII века. Что же до XX века, то без таких облачков просто непредставимы комиксы, а также рисунки в газетах и журналах. У меня, правда, тут не комикс, но и в облачке — не текст, а другой рисунок. Не льщу себя надеждой, что я первым применил этот изобразительный приём, но других «рисунков в облачке» пока что не видел.
Итак, красная и взмокшая от нечеловеческих усилий Алиса, тянущая за собой паровоз. Нонсенс, конечно, но признайтесь: разве, прочитав эту реплику в сказке, вы не представили себе мысленно — пусть даже невольно и на сотую долю секунды — это ужасное зрелище? В любом случае это не то, что случилось с Алисой, а только фантазия, пришедшая кому-то в голову. Признаюсь, рисовать это было очень увлекательно. Поскольку Кэрролл не уточняет, кто именно из пассажиров произнёс эти слова, я и направил «хвостик» облачка к пассажирке, сидящей к зрителю спиной. А яркая ленточка на шляпе как бы подчёркивает: «Это она, она это сказала!»
И несколько слов о паровозе. Не думайте, что я что-то перепутал с паровозными фонарями: на многих моделях паровозов XIX века действительно устанавливалось что-то вроде полочки, на которую ставилась керосинка с рефлектором! (Пришлось уделить кое-какое время изучению того, как освещался путь первых паровозов.) И вот свет паровозного фонаря прорезает мглу, опустившуюся на землю под тёмными тучами: мрак и летучие мыши должны подчеркнуть всю жутковатость этого забавного абсурда.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ШЕСТАЯ
На этой картинке мне надо было изобразить зазеркальных насекомых, которых показывает Алисе Комар. До сих пор, говоря об иллюстрациях, я намеренно не останавливался на проблемах перевода, потому что им посвящён подробный комментарий в самой книжке. Но тут без этого не обойтись, потому что имена и образы зазеркальных букашек построены на игре слов.
Я отлично понимаю, что сделать такую иллюстрацию на эту тему, которая ложилась бы абсолютно одинаково и на английский, и на русский текст, почти невозможно. Но я всё-таки ориентировался на эту цель в качестве пусть не до конца достижимого, но задающего ориентиры идеала.
Итак, Комар указывает Алисе на трёх зазеркальных насекомых. Первое по-английски именуется Rocking‐horse‐fly, это «гибрид» из horse-fly (слепень) и rocking-horse (детская лошадка-качалка). В моём русском переводе Комар представляет его так:
— А теперь посмотри вон в тот куст: видишь, там сидит Стреконёк? Он целиком из дерева. Раскачавшись на своих салазках, он прыгает с ветки на ветку — так и перемещается».
Как можно догадаться, мой Стреконёк возник из «стрекозы» и «конька». Ну, конька, так же как и rocking-horse, можно поставить на полозья, так что с этой стороны Стреконёк оказался не таким уж непохожим аналогом Rocking-horse-fly. А то, что крылья у него скорее стрекозиные, чем такие, как у слепня, я надеюсь, заметит разве что энтомолог.
Второе насекомое по-английски — Snap‐dragon‐fly, от dragon-fly «стрекоза» и snap-dragon «рождественская игра, в которой надо выхватить изюминки с блюда с горящим спиртом или бренди» (хотя не уверен, что в эту игру в англоязычных странах до сих пор играют; похоже, что это уже канувшая в Лету историческая реалия). Здесь ключом к переводу и рисунку для меня стали два ингредиента: изюминка и спиртное. Скажите, в каком известном блюде они объединены? Ну правильно, в ромовой бабе, или ром-бабе. Поэтому мой вариант для Snap-dragon-fly — Ром-Бабочка. И только не обвиняйте меня в русификации на том основании, что ром-баба — десерт славянского происхождения. Он вошёл и во французскую кухню под названием baba au rhum в первой трети XIX века, а по-английски стал называться rum baba, так что вполне мог быть известен и Льюису Кэрроллу.
Само собой, чтобы Ром-Бабочка больше походила на Snap-dragon-fly, нужно было поджечь в ней изюминку, что вы и видите на рисунке. Вот как представляет Ром-Бабочку Комар в моём переводе, сделанном практически дословно с английского оригинала:
— Посмотри на ветку... — сказал Комар. — На ней ты увидишь Ром-бабочку. У неё тело — из воздушной сдобы, крылышки — из листочков падуба, а голова — вымоченная в роме изюминка, которую поджигают для эффекта.
Тут я должен отметить, что крылышки у моей ром-бабочки — отнюдь не из листочков падуба. Это объясняется чисто живописными соображениями: если делать крылышки зелёными, то они «потеряются» на фоне зелёной листвы. И так в этом рисунке слишком много зелени.
Третье насекомое далось мне легче всего. По-английски это Bread-and-butter-fly (от bread-and-butter «бутерброд, хлеб с маслом» и butterfly «бабочка»). У меня это Бутерблошка. Цитирую представление Комара в своём переводе:
— У тебя под ногами, — сказал Комар (Алиса тут же опасливо сделала шаг назад), — ползает Бутерблошка, можешь понаблюдать. Её крылышки — тонкие ломтики хлеба с маслом, тельце — корка от булки, а вместо головы у неё кусочек сахара».
Вот такими я изобразил зазеркальных насекомых в этой двуязычной книге, где сказка Кэрролла приводится и по-английски, и по-русски.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ СЕДЬМАЯ
Добро пожаловать ещё в одну «двухэтажную» иллюстрацию. Она относится к нонсенс-поэме «Морж и плотник», которую читает Алисе один из братьев-близнецов. Кстати, этих персонажей (Tweedledum and Tweedledee) я в своём переводе назвал Тилибом и Тилибум. С ними мы ещё встретимся, а пока — картинка к самой поэме.
Начнём опять с нижнего «этажа». Поскольку в текст книжки включены и некоторые графические (т.е. чёрно-белые штриховые) рисунки Тенньела, в том числе Морж и Плотник, я решил и в своей цветной иллюстрации не уходить далеко от тенньеловских образов этих персонажей. Картинка иллюстрирует следующие строки поэмы (перевод мой, как и всех стихотворений в сказке, за исключением одного, о котором будет сказано ниже):
Как никогда был сух песок,
Мокра была вода.
Не пели птицы, так как их
И не было тогда.
Не видно было туч: они
Исчезли без следа.
Вот Морж и Плотник подошли
К морскому бережку
И там расплакались навзрыд:
— Как много здесь песку!
А Морж задумался на миг
И говорит дружку...
Что он говорит дружку, я сейчас сообщу, а пока несколько слов о пейзаже. Разумеется, поскольку друзья жалуются на обилие песка, то надо было изобразить песчаный берег, да и дюна не помешала. Небо чистое: ведь сказано же в стихотворении, что туч (облаков) на нём не было. А крабика я добавил между стоящими рядом героями для того, чтобы взгляд зрителя не «проваливался» вниз. Итак, что же сказал дружку Морж? А вот что:
— Допустим, будут семь девиц
В семь мётел целый год
Мести песок. Сия артель
Хоть что‐то разметёт?
— Навряд ли, — Плотник отвечал,
Плаксиво сморщив рот.
Ну, вот этих самых девиц мне и захотелось изобразить в облачке на «верхнем этаже» картины. Я знаю по крайней мере ещё одного художника — иллюстратора Зазеркалья, который их нарисовал, точнее, художницу, — это сделала Гертруд Кей в 1929 году. У неё девицы были молодые, нежные и милые, и картинка получилась очень романтичной. А я решил изобразить этаких крепких разбитных бабёнок: это ведь тяжёлая физическая работа — разметать песчаный пляж, другие с ней не справятся. И хотелось сделать рисунок весёлым.
Поэма «Морж и Плотник» начинается со строфы, сразу задающей тон дальнейшему нонсенсу:
Светило солнце над водой,
Во всю сияло мочь
И, золотя барашки волн,
Не уходило прочь
(Что было странно — ведь тогда
Была глухая ночь).
Луна была не так ярка,
Луна была бледна.
Увидев солнце в этот час,
Обиделась Луна.
— Ну, надо ж так испортить ночь! —
Промолвила она.
Поскольку Солнце и Луна здесь персонифицированы, я не мог не нарисовать им физиономии. Солнце, конечно, самодовольно улыбается, радуясь, что испортило ночь Луне, а Луна кусает ногти от досады и бессилия. Я изобразил её не просто бледной, а даже зеленоватой. Мне кто-то сказал, что Солнце у меня получилось похожим на Юрия Лужкова, но ей-богу, бывшего мэра столицы я никак не имел в виду. Просто так вышло.
Читать продолжение статьи