Вторник, 19.03.2024, 13:26
Приветствую Вас Гость | RSS

Сайт Д.И. Ермоловича



Если вы регистрировались
Login:
Пароль:
ПОИСК ПО САЙТУ
РАЗДЕЛЫ САЙТА
Если вы регистрировались
Login:
Пароль:

Опубликовано в журнале «Мосты» №1(49)–2 (50), 2016


© Д.И. Ермолович, 2016 г.


Кто украл пирожные из Страны Чудес, или Беззубая улыбка Чеширского Кота

(Окончание)

К началу статьи << стр. 2 < стр. 3 < стр. 4

Для передачи просторечия Пата я использовал в русском переводе слова-паразиты это самое и как ее:

– А теперь скажи мне, Пат, что это такое в окне?
– Ясное дело, это самое... как ее... рука, ваша милость!
– «Это самое»! Дурень! Где ты видел руку такого размера? (ДЕ)


В некоторых переводах диалог между Патом и Кроликом производит странное впечатление:

– Известно, ваше благородие – ручища! (Он произнес это так: рчище.)
– Ручища? Осёл! Кто когда видел руку такой величины?» (ВН)

– Это рука, ваша честь! (Он произнес: «р-р-ука».)
– «Рука»! Ах ты, гусь! Кто же видел когда-нибудь руку такой величины? (ОГ)

– Скажи-ка, Пат, что это там в окне?
– Рука, конечно, ваша честь! (Последние два слова он произносил как одно получалось что-то вроде «вашчесть!»)
– Дубина, какая же это рука? (НД)

Эти переводы только формально копируют прием Кэрролла. Получается, будто Кролик реагирует отнюдь не на особенность речи своего работника. Из-за этого авторская ремарка об особенностях произношения Пата повисает в воздухе, лишается мотивации и ставит читателя в тупик: к чему это? Между тем Кэрроллу такое не свойственно, у него каждая ремарка мотивирована и логически встроена в повествование.

Более обоснованным с точки зрения логики изложения выглядит следующий вариант:

 – А теперь скажи-ка мне, Пат, что это там такое торчит в окне?
 – Стало быть, ручкя, вашество! (Слово «ручка» Пат произносил именно так – «ручкя».)
 – «Ручкя», осёл! (БЗ)

Однако здесь сомнения вызывает использование такого фонетического явления, как смягчение согласного звука [к] перед [а], – «ручкя»: это особеность южнорусских говоров.  Как учит теория перевода, переводя на русский язык, не следует пользоваться элементами русских диалектов. Диалектные слова привязаны к тем территориям, где их употребляют, поэтому они вступают в противоречие с национальным колоритом переводимого произведения и разрушают единство читательского впечатления.

Наконец, еще в одном переводе обнаруживаем попытку играть словами:

 – А теперь, Пэт, скажи, что это там в окне?
 – Провалиться мне, ваша честь, это какая-то петрушка!
 – Эх ты, гусь! Никакая это не петрушка, а чья-то пятерня! (АЩ)

Сомнительный вариант. С какой стати Пату называть руку петрушкой? «Петрушкой» можно назвать в просторечии какую-то неприятную или странную ситуацию, но не конкретный предмет. Да и степень созвучности слов петрушка и пятерня недостаточна  для создания полноценного комического эффекта. Кроме того, такой перевод заключает в себе искажение: ведь в оригинале Кролик и Пат видят не «пятерню» (то есть кисть руки), а “arm” – всю руку или ее часть как минимум до локтя. Это хорошо видно и на собственном рисунке Льюиса Кэрролла из рукописи «Приключений Алисы в Подземелье» (рис. 12).

Чеширский Кот размыкает губы

А сейчас поговорим о Чеширском Коте. И даже не об имени этого персонажа, хотя его русский эквивалент устоялся не сразу: в версии АМ это Сибирская кошка, у АР – честерский кот, у ВН – Масленичный кот. Автор последнего варианта отталкивался от русской пословицы «Не всё коту масленица»:

– Не всегда коту масленица, – ответила Герцогиня. – Моему же коту – всегда. Вот он и ухмыляется. (ВН)

Честно говоря, объяснение не очень логичное, поскольку остается неясным, отчего это коту Герцогини «всегда масленица». В молодости мне приходил в голову вариант Ротдоуширский кот, и я бы, не исключаю, использовал его в своем переводе, если бы Чеширский Кот не стал уже хорошо известным и популярным персонажем в России. Сегодня уже нет смысла подвергать это имя какой-то переделке.

Но сейчас речь не об имени, а об улыбке Чеширского Кота. Замечали ли вы, что художники стран английского языка рисуют этого кота очень зубастым, а русские художники – отнюдь нет? На рисунке слева — Чеширский Кот Уолта Диснея из фильма 1951 года. Наиболее зубастым и страшным этот персонаж оказался в фильме Тима Бертона (справа).

 

А вот как выглядит этот персонаж на рисунках наших художников – Г. Калиновского (ниже слева) и М. Карабанова (ниже справа). В России чеширские коты улыбаются, как правило, беззубо.

Причины таких отличий связаны с проблемами семантики и перевода. Вспомним тот контекст, в котором в сказке возникает речь об улыбке Чеширского Кота.

The only two creatures in the kitchen, that did not sneeze, were the cook, and a large cat, which was lying on the hearth and grinning from ear to ear.
 “Please would you tell me,” said Alice, a little timidly, for she was not quite sure whether it was good manners for her to speak first, “why your cat grins like that?”

 

По-английски улыбка Кота обозначена словом grin, и только оно употребляется в отношении этого персонажа на протяжении всей книги. Вот как выглядит этот фрагмент в переводе ВН:

Единственные два существа на кухне, которые не чихали, были кухарка и небольшой кот, который сидел у плиты и широко ухмылялся.
– Будьте добры мне объяснить, – сказала Аня робко, так как не знала, учтиво ли с ее стороны заговорить первой. – Почему это ваш кот ухмыляется так? (ВН)

Чем объясняется выбор Набоковым глагола ухмыляться, неизвестно, но он крайне неточен. Ведь это слово по-русски предполагает легкую, причем чаще всего насмешливую, улыбку с небольшим растягиванием или искривлением губ. Строго говоря, сочетание широко ухмылялся – это оксюморон. Все остальные русские переводчики использовали слова улыбаться, улыбка. Но и это слово не исчерпывает семантику кэрроловского текста.

Всё-таки не зря в английском языке имеется два разных слова для обозначения улыбки: smile и grin. Grin – это не просто ‘улыбаться’. По словарю Merriam-Webster, это ‘draw back the lips so as to show the teeth’, то есть ‘улыбаться, обнажая зубы’. Недаром Кэрролл неоднократно отмечает, что у кота рот был полон зубов. Зубастость Чеширского Кота – его важная визуальная характеристика, и поэтому просто написать, что кот «улыбался», – значит допустить семантическую неточность в переводе, которая дезориентирует читателя, не говоря уже об иллюстраторах.

Я счел важным передать «выпадающий» оттенок значения лексически – назвал неявное в явной форме, применив прием, который Я. И. Рецкер и Л. С. Бархударов называли «добавлением слов по лексическим причинам»:

Не чихали в этой кухне только двое: кухарка да огромный кот, который сидел у камина и улыбался до ушей, скаля зубы. (ДЕ)

 

Ну, и изобразил я этого кота, разумеется, зубастым (рисунок справа), хотя, может быть, и не с такой страшной пастью, как Тим Бертон.

Как назовешь, так и нарисуют

Большую трудность при переводе сказок Кэрролла представляют имена некоторых персонажей. Снова вернемся к Синей Гусенице – the Blue Caterpillar. Вот что пишет Н. М. Демурова:

The Caterpillar заставил нас задуматься – а не назвать ли этого персонажа Шелкопрядом, тем более что в обращении Алиса употребляет форму Sir («Червяк», конечно, было бы слишком грубо)? При всей соблазнительности этого имени пришлось по размышлении от него отказаться. И потому, что шелкопряд слишком мал, и

К этому можно добавить, что личинки шелкопряда не бывают синими или голубыми, их цвет, согласно энциклопедиям, варьируется от грязно-белого до желтого. Несмотря на это, в переводе АЩ Гусеница названа-таки Шелкопрядом, причем почему-то сизым (может быть, это компромисс между синим и желтоватым?).

Что касается варианта Червяк, который находим в переводах АМ, АР и БЗ, то его следует отвергнуть не столько из-за «грубости», сколько потому, что черви и гусеницы принадлежат к различным зоологическим классам и Алисины рассуждения о превращения в куколку, а затем и в бабочку применительно к червям неуместны. Поэтому в своём переводе я всё-таки счёл оптимальным вариант Синяя Гусеница: пол этого персонажа не имеет большого значения в повествовании и никак не определяет его внешность. Что касается обращения Sir, то это прежде всего показатель вежливости, выражаемой по-русски и другими средствами (в частности, простым обращением на «вы»).

Еще больше разнобоя в передаче имени Mock Turtle. Льюис Кэрролл образовал его из названия блюда mock turtle soup ‘фальшивый черепаховый суп’, которое подверг синтаксическому переразложению, сыграв таким образом на амбивалентности структур языка. Амбивалентными, то есть многозначными, структурами обладает каждый язык, но для английского языка с его цепочками из примыкающих друг к другу существительных они особенно характерны. (И, замечу в скобках, являются частым источником переводческих ошибок: переводчики сплошь и рядом неверно интерпретируют синтаксические связи в беспредложных словосочетаниях. Одна из самых живучих ошибок такого рода – перевод названия World Trade Center как Всемирный торговый центр вместо Центр международной торговли. По сути, это та же самая «Фальшивая Черепаха».)

Слово mock ‘фальшивый’ относится к сочетанию turtle soup. Но в Стране Чудес логическая связь понятий меняется так, что получается, будто это суп, приготовленный из фантастического существа по имени Mock Turtle.

Для этого персонажа у каждого русского переводчика – свое имя. Приведем некоторые:

АМ   телячья головка
АР    поддельная черепаха
ВН    Чепупаха
ОГ    Мок-Тартль – Фальшивая Черепаха
НД    Под-Котик (1967), Черепаха Квази (1978)
БЗ     Морской Деликатес
АЩ   Черепаха – Телячьи Ножки

Забавной находкой выглядит вариант Чепупаха (ВН). Он веселый, но его беда – немотивированность. Когда Набоков пишет, что чепупаха – это «то существо, из которого варится поддельный черепаховый суп», такое объяснение слабо соотносится со словом чепуха, которое он соединил с черепахой.

Остановимся на варианте Под-Котик, придуманном Н. М. Демуровой для перевода 1967 года. Вот как она его обосновала:

Под-Котик удовлетворяет всем четырем условиям, которые представлялись мне весьма важными. Имя это мужского рода. Оно естественно и легко связывается с морем и всяческой морской игрой... Под-Котик, конечно, подделка, и, наконец, что особенно важно, имя это опирается на хорошо известные нам реалии. Кто из нас не носил шапок и воротников под котик, кто не видел многочисленных шубок под котик? [2, c. 170]

Увы, ответ на последний вопрос сегодня уже не тот, каким он мог быть полвека назад. Мода на шапки и шубки «под котик» давным-давно прошла, мало кто даже слышал о ней. Но, будь это и не так, данный вариант не удовлетворяет главному условию эквивалентной передачи: он обозначает не тот персонаж, который придумал Льюис Кэрролл. Глубоко ошибочен переводческий принцип: «не важно что, важно как». Этот принцип срабатывает при переводе вставных анекдотов или отдельных каламбуров, но не годится, когда из игры слов вырастает живой, активный персонаж, наделенный рядом внешних и поведенческих характеристик. Замена его другим персонажем – это уже не перевод, это переделка, вариация, фантазия на тему.

Неудивительно, что в более поздней версии своего перевода, которое сопровождалось иллюстрациями Джона Тенньела, переводчице пришлось отказаться от Под-Котика и придумать что-то иное. Впрочем, новый вариант – Черепаха Квази – оказался, на мой взгляд, неудачным решением. Он мотивируется следующей репликой Королевы: «Это то, из чего делают квази-черепаший суп» (НД), что звучит искусственно. Приставка квази – сугубо книжная морфема, да и в кулинарном контексте она не употребляется (если не считать термина квазивегетарианские диеты, появившегося в самое последнее время). Это хуже, чем перевод Фальшивая Черепаха, который Н. М. Демурова резко критиковала, утверждая, что «есть что-то неприятное в самих словах фальшивая, лже-» [2, с. 169]. Даже если согласиться с этим тезисом, нет сомнений, что именно к такому эффекту и стремился автор – идея поддельности, «фальшивости» этого персонажа пронизывает соответствующие эпизоды сказки.

Неизвестно, насколько статья [2] повлияла на решения Бориса Заходера, но он пошел по тому же пути, что и ранняя Демурова, то есть по пути произвольной переделки. Его вариант – Рыбный Деликатес – создает совершенно иной образ, к тому же очень неконкретный, лишенный как игры слов, так и вообще какого-либо юмора. Изображение Рыбного Деликатеса художником Г. Калиновским (справа), несет на себе, на мой взгляд, ярко выраженную печать советской эпохи. Голова этого персонажа напоминает судака, и снабжен он лапками крабов: судак и крабы принадлежали к числу вожделенных «дефицитов» брежневского периода, достававшихся лишь тем, у кого был доступ к закрытым распределителям или так называемым праздничным заказам.

Честно говоря, из всех вариантов предшественников мне больше всего нравится Фальшивая Черепаха, и я был близок к тому, чтобы его использовать. Ведь отечественной кулинарии знакомо немало блюд-имитаций, в названиях которых присутствует слово фальшивый без каких-либо «неприятных» коннотаций: фальшивый заяц, фальшивый поросенок, фальшивые лягушечьи лапки и другие.

Единственный недостаток варианта Фальшивая Черепаха – в том, что женский род существительного и прилагательного в этом наименовании вынуждает сделать персонаж в переводе существом женского пола, тогда как у Кэрролла это «мужчина». Поэтому в своем переводе вместо прилагательного фальшивый я решил использовать частицу якобы, мотивируемую так:

– А ты уже виделась с Якобы-Черепахой?
– Нет, – сказала Алиса. – Я даже не знаю, кто это.
– Ну как же: из него варят суп – якобы черепаховый. (ДЕ)

Благодаря тому, что частица якобы нейтральна по отношению к категории грамматического рода, имени Якобы-Черепаха легко присваивается мужской род, а его носитель становится персонажем мужского пола.

Словесные трюки

Сказка об Алисе – настоящий аттракцион из пародий, шуток, игры слов. Для переводчиков эти словесные трюки – настоящее «минное поле». Все трудности перевода, разумеется, подробно прокомментированы мною в примечаниях к юбилейному изданию сказки, занявших чуть не треть всей книги [1, c. 195–270]. Ограниченные рамки этой статьи позволяют остановиться лишь на некоторых.

Два чудовища – Якобы-Черепаха и Грифон – танцуют и поют перед Алисой кадриль, которую Кэрролл назвал the Lobster Quadrille. Название этого танца в различных русских версиях сказки варьируется: омаровая кадриль (ВН), кадриль омаров (АР), раковая пляска (АМ), раковая кадриль (БЗ), морская кадриль (НД). В одном переводе использована уменьшительная форма несуществующего слова: кадриль «Омарочка» (АЩ), но этот вариант кажется мне маловразумительным.

Размышляя над собственной версией названия танца, я исходил из необходимости разобраться, от чего отталкивался Льюис Кэрролл. А он обыграл так называемую кадриль копьеносцев (Lancers quadrille), популярную в Англии с 1860 года. Таким образом, в этом названии есть пародийная игра на созвучии Lancers – Lobsters, которая ни в одном из приведенных выше вариантов не сохранена. Потеря, может быть, и не слишком значительная, но мне всё-таки показалось возможным повторить авторский прием, создав смешное созвучие. Я решил передать название этого сказочного танца как Омаринская, пародируя название «камаринская».

На первый взгляд может показаться, что это русификация. Однако «Камаринская» – не только русский танец, но и написанная на его основе увертюра М. И. Глинки (1848), которая получила известность в европейской и мировой музыке и таким образом стала фактом международной культуры в период, предшествовавший времени написания сказки. Я консультировался с музыковедами, и они подтвердили мне, что для музыкально образованных англичан середины XIX века намек на «Камаринскую» не являлся бы ни анахронизмом, ни искажением общеевропейского культурного фона. Да и созвучие со словом омар, как мне кажется, оказалось здесь настолько кстати, что это языковая игра оправдывает привнесение легкого русского обертона.

Теперь о самом блестящем, на мой взгляд, словесном трюке Кэрролла. Писатель обыграл старую пословицу “Take care of the pence, and the pounds will take care of themselves” (дословно: ‘экономь пенсы, а фунты позаботятся о себе сами’ – аналог русской пословицы «копейка рубль бережет»). Кэрролл заменил всего лишь два звука [p] на два звука [s], и пословица стала выражать другой, но тоже мудрый смысл: “Take care of the sense, and the sounds will take care of themselves”. Остроумная переделка Кэрролла, вложенная им в уста Герцогине, вошла в золотой фонд английских афоризмов и пословиц.

Задача переводчика здесь неимоверно трудна. Ведь, если пользоваться тем же механизмом, что и Льюис Кэрролл, нужно подобрать русскую пословицу или поговорку, в которой замена двух букв приведет к возникновению другой осмысленной фразы. Нужно также, чтобы эта фраза имела афористический смысл, и желательно близкий по теме к тому, что сказала Герцогиня.

Увы, практически все русские переводчики потерпели в этом месте фиаско. В большинстве русских переводов и адаптаций реплика Герцогини переведена без словесной игры, в ряде случаев как подстрочник. Примеры:

Лишь бы был смысл, а слова сами придут (АМ)
Позаботьтесь о смысле, а звуки позаботятся сами о себе (ОГ)
Думай о смысле, а слова придут сами (НД)
Слова есть – значенье темно иль ничтожно (ВН)

Последний из этих вариантов – неточная цитата из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Есть речи – значенье темно иль ничтожно» (1840), однако такое цитирование не дает ни афористического, ни юмористического эффекта. То же можно сказать о следующем решении: «Думай, что делаешь, – сделаешь, что думаешь» (АЩ), которое к тому же не соответствует оригиналу в тематическом и смысловом отношениях. В переводе АР вместо искомой пословицы находим целое стихотворение:

Важен смысл, и непременно,
дети, помните о нем.
Слово – звук, второстепенно –
в словаре его найдем. (АР)

Увы, это стихотворное нравоучение звучит путано, неинтересно и, конечно, не смешно.

Прием лексической игры, похожий на авторский, применил Борис Заходер. Его вариант: Не смеши языком, смеши делом (БЗ) – переделка пословицы «не спеши языком, спеши делом». Формально прием Кэрролла здесь выдержан, и получилось даже забавно. Но недостаток этого решения заключается в том, что новая сентенция получилась лишенной не только поучительности, но и разумного смысла.

На фоне таких внушительных неудач задача перевода этой фразы выглядела почти неразрешимой. И всё же я решил попытаться хотя бы приблизиться к кэрролловскому афоризму. Хотелось, с одной стороны, передать его поучительный смысл, а с другой стороны, воспользоваться тем же техническим приемом, к которому прибег Льюис Кэрролл, – то есть построить новую осмысленную фразу после замены всего лишь нескольких букв в известной пословице.

Немало времени я потратил на перечитывание произведений русских острословов и каламбуристов, начиная с Дмитрия Дмитриевича Минаева (автора знаменитых строк: «Даже к финским скалам бурым / Подхожу я с каламбуром»). Увы, для перевода кэрролловской фразы эти источники ничего мне не дали. Помощь неожиданно пришла с двух сторон – из сборников русского фольклора (включая, конечно, «Пословицы русского народа» Владимира Даля) и из произведений Евгения Евтушенко – его стихов и публицистики. Окунувшись в стихию ассонансных рифм, которыми столь богаты оба эти источника, я получил «ключик» к решению задачи.

Забавные созвучия стали сами приходить в голову. Например, придумалась такая сентенция: тюлени и спрут всё переврут (переделка пословицы «терпенье и труд всё перетрут»). Она могла бы даже вписаться в рассказ Якобы-Черепахи о морской школе; однако подходящего контекста для нее в переводе не нашлось, а заниматься отсебятиной не хотелось. Зато достаточно органично, как мне кажется, удалось использовать ряд других переделанных на «морской» манер поговорок и идиом: кашалот наплакал; навага всё стерпит; куда кальмар тиляпий не гонял.

Сентенцию “Take care of the sense, and the sounds will take care of themselves” я перевел так: Не делай из мути слова. Это игра на поговорке «не делай из мухи слона». Благодаря замене двух букв удалось получить из нее осмысленную фразу, которая, так же как и реплика Герцогини, означает необходимость продумывать смысл того, что говоришь.

Игру слов все переводчики передают крайне неравномерно. Есть интересные находки: например, игра на омонимии хвостунья – хвастунья (АР); мы звали его Спрутиком, потому что он всегда ходил с прутиком (ВН, НД). Больше всего интересных и талантливых находок в переводах ВН и БЗ. Возьмем для сравнительного анализа цитату из рассказа Якобы-Черепахи о морской школе:

“That’s the reason they’re called lessons,” the Gryphon remarked: “because they lessen from day to day.”

Здесь игра слов основана на омофонии слов lesson ‘урок’ и lessen ‘уменьшаться’: второе из этих слов превращается как бы в объяснение первого. Рассмотрим некоторые варианты передачи этой игры в старых русских переводах. Владимир Набоков удачно использует анаграмму:

– У нас были не уроки, а укоры... Поэтому они и назывались укорами – укорачивались... (ВН)

Достаточно близок к приёму Кэрролла и вариант Бориса Заходера:

– А с нашими учителями иначе не получалось... Текучий состав: каждый день кто-нибудь пропадал. Поэтому их и называют пропадаватели, кстати. (БЗ)

Здесь использованы омофония и шутливая этимология слов. Единственный (хотя и небольшой) недочет этого варианта в том, что идея «пропажи» преподавателей не согласуется с другими частями рассказа о морской школе об учителях, которые вели тот или иной курс, но не «пропадали».

Ряд других переводов приходится признать малоудачными, по разным причинам.

– Потому-то курс и назывался постоянным, – заметил Грифон. – Число уроков постоянно уменьшалось изо дня в день... (ОГ)

Здесь попытка игры на словосочетании постоянный курс не срабатывает прежде всего из-за отсутствия такого выражения в русском языке.

– Чем больше сразу учишься, тем меньше после мучишься. (АЩ)

Даже если отвлечься от корявого сразу учишься, сей «афоризм» не соответствует каламбурным приемам Кэрролла и вообще невнятен: он не объясняет, почему в морской школе каждый день было меньше уроков.

– ...на занятиях мы у нашего учителя ум занимаем... А как всё займем и ничего ему не оставим, тут же и кончим. В таких случаях говорят: «Ему ума не занимать»... Поняла? (НД)

Этот вариант искусственен, многословен и, по-моему, не смешон.

Свой перевод этой реплики я построил на корневой игре: занятия – отнятия. Последнее слово позволило сохранить значение уменьшения и логику в объяснении Грифона, почему каждый день число уроков в морской школе сокращалось:

– Не занятий, а отнятий! Они назывались отнятия, потому что от них отнималось по часу каждый день! – пояснил Грифон. (ДЕ)

Завершим тему каламбуров двумя примерами из диалога между Шляпником и Королем в ходе суда над Червонным Валетом. Вот первый фрагмент:

“...the twinkling of the tea—”
“The twinkling of what?” said the King.
“It began with the tea,” the Hatter replied.
“Of course twinkling begins with a T!

Игра слов слов здесь построена на омофонии существительного tea [ti:] ‘чай’ и названия английской буквы T [ti:]. Сразу приведу свой перевод:

– ...и при мерцании чая... не спится...
– Какая ещё спица? – спросил Король.
– Я говорю, от чая мне не спится, ваше величество.
– Ну конечно, от чая тебе не спиться, кто же спивается от чая! (ДЕ)

В переводе удалось передать каламбур на основе трех омофонов: спица (‘заостренный стержень’) – спится (о состоянии сна) – спиться (‘спиваться’). Приведу и решения других переводчиков:

– ...да и в голове стало сыро.
– Можно обойтись без сыра, – перебил Король. (ВН).

–... Опять же крокодильчики, качая...
– Что качая?...
– Начинается с чая...
– «Качая» кончается на «чая», а не начинается! (БЗ).

– Поднос... над небесами...
– Ну конечно, – сказал Король строго, – под нос – это одно, а над небесами – совсем другое! (НД)

О качестве передачи каламбура в этих переводах читатель может судить сам. Далее Шляпник и Король обмениваются такими репликами:

 “I’m a poor man, your Majesty,” he began.
“You’re a very poor speaker,” said the King.

Здесь обыграны два значения слова poor: прямое – ‘бедный’ и переносное ‘плохой, убогий, никудышный’. Русское слово бедный тоже имеет переносное значение, но иное, поэтому попытка его использовать в некоторых переводах оказалась неудачной:

– Я бедный человек, ваше величество...
– У тебя язык беден (ВН).

Выражение язык беден звучит как фрагмент литературного анализа и не похоже на разумное обоснование гнева Короля. Ничем не лучше попытки игры на многозначности слов слабый или маленький:

– Я слабый человек, ваше величество... – начал он, – я...
– Ты очень слабый оратор, — сказал Король. (ОГ)

– Я человек маленький...
– Вижу, что не великий – не великий мастер говорить. (БЗ)

В одном варианте мне оказалось трудно определить, к какому эффекту стремился переводчик. Во всяком случае реальной игры слов или шутки я там не обнаружил:

– Я человек маленький, – повторил он. – Я всё думал о филине...
– Сам ты филин, – сказал Король. (НД)

В своем переводе я использовал игру слов, основанную на близости лексического состава выражений еле сводить концы с концами (‘бедствовать’) и концы с концами не сходятся (о нелогичности чьих-то слов):

– ...я человек бедный, еле свожу концы с концами...
– Это я вижу! – сказал Король. – В твоих показаниях концы с концами не сходятся! (ДЕ)

Удачной основой для этого варианта оказалось то, что значения выделенных выражений в целом соответствуют двум значением слова poor в анализируемом контексте.

К чему всё это написано

Рамки этой статьи ограничены, но приведенные примеры, пожалуй, достаточно убедительно говорят о том, что наши прежние взгляды на переводы прошлого, в том числе и привычно именуемые «каноническими», заслуживают пересмотра.

Сказочная повесть Льюиса Кэрролла обладает даже не двуплановостью, а многоплановостью, которую современные исследования раскрывают всё глубже и точнее. В должной мере эта многоплановость не отражена ни в одном из старых переводов.

Прежние переводчики слишком увлекались русификацией текста, а также произвольной переделкой его предметно-логической канвы. В некоторых отношениях они основались на ошибочных переводческих принципах, один из которых можно свести к лозунгу «неважно что, важно как» (или, перефразируя Кэрролла, “take care of the sounds and the sense will take care of itself”). На этом пути переводчики не только не достигли значимых успехов в раскрытии сложной структуры переводимого текста, но и потерпели неудачи. Эти ошибки удаляют нас от Кэрролла, а не приближают к нему.

Старые переводы отличаются неровностью, в них много неудачных, слабых, невразумительных соответствий. Юмор и выразительные средства Кэрролла не получили в старых переводах адекватного отражения.

Наконец, неточности и выдумки переводчиков сбивают с толку иллюстраторов. Перевод должен быть таков, чтобы его можно было проиллюстрировать рисунками к оригиналу.

Не автору этой статьи судить, насколько его переводческая работа позволит сегодняшнему русскому читателю приблизиться к подлинному смыслу и обаянию творчества Кэрролла, хотя он и надеется, что сделал шаг вперед по этому пути. Но он может, во всяком случае, с уверенностью утверждать, что в качестве иллюстратора был свободен от заблуждений, в которые подчас вводили художников неточности перевода.

 

---o---


1. Кэрролл, Льюис. Приключения Алисы в Стране Чудес / Перевод с англ., предисл., комм. и илл. Д. И. Ермоловича. – М.: Аудитория, 2016. – На англ. и рус. яз.
2. Демурова Н.Д. Голос и скрипка // Мастерство перевода: сб. 7-й. – М.: Сов. писатель, 1970, с. 150–185.
3. Соня в Царстве дива [автор и переводчик не указаны]. – М.: Тип. А. И. Мамонтова, 1879.
4. Кэролл, Льюис. Приключения Алисы в Стране Чудес [пер. А. Рождественской, в кн. имя переводчика не указано]. – СПб.: Тов-во М. О. Вольф, 1911.
5. Кэрролл, Льюис. Приключения Алисы в Стране Чудес. Зазеркалье (про то, что увидела там Алиса) / Пер. А. Щербакова. – М.: Худ. лит., 1977.
6. Кэрролл, Льюис. Приключения Алисы в Стране Чудес. / Пересказ с англ. Б. Заходера. – М.: Дет. лит., 1979.
7. Карроль, Л. Аня в Стране Чудес / Пер. с англ. В. Сирина [псевдоним В. В. Набокова]. – Берлин: Гамаюн, 1923.
8. Кэрролл, Льюис. Приключения Алисы в Стране Чудес. Сквозь зеркало и что там увидела Алиса, или Алиса в Зазеркалье / Пер. Н. М. Демуровой. – М.: Наука, 1978.
9. Кэролл, Льюис. Алиса в Стране Чудес / Пер. А. Оленича-Гнененко. – Ростов: Ростовское книжное изд-во, 1960.
10. Эткинд Е.Г. Поэзия и перевод. — М.-Л.: Сов. писатель (ЛО), 1963, с. 345–379.
11. Тувим, Юлиан. Четверостишие на верстаке (пер. А. Эппеля) // Мастерство перевода 1964: сборник. – М.: Сов. писатель, 1965, с. 335–350.

К началу страницы