Сайт Д.И. Ермоловича

На страницу «Мои учителя»

---

© Д. И. Ермолович

НЕ ПЛАТИЛ НИ ЗА ЛЮБОВЬ, НИ ЗА СЛАВУ

(О Якове Иосифовиче Рецкере)

Опубликовано в сборнике:
Столпотворение. № 8/9. Москва, «Вагриус», 2003. Стр. 164—182.

Вошло также в состав дополнений к изданию: Рецкер Я.И. Теория перевода и переводческая практика. Очерки лингвистической теории перевода. / Дополнения и комментарии Д.И. Ермоловича. (Изд.1-е–5-е). — М.: 2004–2016. — 240 с.

Ранее было опубликовано с сокращениями в сборнике: «Тетради переводчика». — М., 1999. — Вып. 24.

Для инъязовцев моего поколения, чьи студенческие годы пришлись на начало 70-х годов, Яков Иосифович Рецкер (1897—1984) был живой классик науки о переводе. Мы сдавали экзамены по его книгам, пользовались его словарями, и этот же человек —неторопливый, улыбчивый, немного ссутулившийся старик — приходил в наши маленькие группы, терпеливо и доброжелательно проводя повседневные занятия по практике перевода. Я думаю, многие мои однокурсники только потом осознали, как же исключительно нам повезло — мы учились у блестящей плеяды ученых и переводчиков первой величины! И как же глупы мы были, что не ловили и не записывали каждое их слово, что иной раз прогуливали их бесценные уроки.

Однако главным, что привлекало в этом человеке, были, пожалуй, даже не его научные достижения, не составленные им блестящие двуязычные словари, не его увлекательные книжки и статьи. Самым потрясающим было осознание того, что ты слышишь и видишь человека из неведомой, давно ушедшей эпохи — чудом сохранившийся реликт старой российской интеллигенции с присущей только ей высотой ума, духа и нравственных принципов, что было смутно знакомо разве только по старым книгам. Одного из последних могикан.

Яков Иосифович обладал фантастической эрудицией. Для него абсолютно естественно было процитировать в разговоре по-французски изречение маркизы Помпадур (сопровождаемое точной датой), стихи Гёте по-немецки, строфу из Данте по-итальянски и фразу из Чосера или Ирвина Шоу по-английски. Он действительно глубоко знал четыре иностранных языка, не считая классических. В молодости превосходно держался в седле, владел оружием и приемами бокса. (Впрочем, и в старости, как мне рассказывали в его семье, применил как-то апперкот против оскорбившего его жену хулигана). И до конца жизни любил отдыхать за игрой на фортепиано.

Кроме эрудиции и разносторонности таланта, Якова Иосифовича отличала страстная увлеченность работой, стремление выполнить ее предельно глубоко и тщательно. Это отнимало, конечно, много времени, и, может быть, поэтому число написанных им трудов не так уж велико. Например, на свою кандидатскую диссертацию он потратил, как он рассказывал, десять лет — значительно больше того срока, за который было возведено высотное здание у Красных Ворот (ему почему-то запомнилось это строительство).

Образцом добросовестнейшей работы было его участие в уникальном судебном деле о плагиате. В конце 50-х годов переводчик романа К. Причард «Золотые мили» обвинил другую (и гораздо более сильную) переводчицу этого же романа в плагиате. «Авторитетные», но малокомпетентные в вопросах перевода филологи из МГУ подтвердили нелепые притязания первого переводчика, опираясь на ряд текстуальных совпадений. При обжаловании дела в суде более высокой инстанции в качестве эксперта предложили выступить Я.И. Рецкеру.

Проведя колоссальную исследовательскую работу по анализу других произведений, переводившихся несколько раз, а также поставив своего рода «следственный» эксперимент по переводу спорных отрывков, в котором принимали участие 52 студента переводческого факультета Института иностранных языков, Яков Иосифович доказал, что совпадения, ставшие предметом спора, носят закономерный характер. На основании этой экспертизы суд отверг вздорные обвинения истца. [1] Не правда ли, редкий случай, когда абстрактная, казалось бы, научная концепция — разработанная Я.И. Рецкером теория закономерных соответствий — не только оказалась вполне применимой на практике, но и принесла реальные плоды: защитила честь и достоинство оклеветанного человека.

Однако Якову Иосифовичу абсолютно чуждо было желание покрасоваться своими обширнейшими знаниями и способностями — даже с самыми слабыми студентами он общался на равных, никогда не «давя» интеллектом и, по-видимому, совершенно искренне предполагая, что известное ему знают и его собеседники — ну, может быть, что-то подзабыли. В аудитории его невозможно было представить себе раздраженным, отчитывающим нерадивых или издевающимся над отстающими (признаемся себе: некоторые «педагоги» не могут удержаться от этого). К своим студентам он относился с неизменно доброй, ровной благожелательностью и, по-моему, даже слишком их идеализировал. Он никогда не ругал нас, а наоборот, иной раз излишне хвалил. Теперь я понимаю, что он просто любил студентов — всех — и свое дело.

Как-то, работая уже преподавателем, я пригласил в гости к Якову Иосифовичу, уже давно находившемуся на пенсии, двух студентов, которые писали под моим руководством дипломные работы. (Хотелось поделиться с ними тем наслаждением, которое я испытывал от общения с ним, да и сам он очень любил молодежь). Поинтересовавшись у одного из студентов, на какую тему он пишет диплом, Яков Иосифович заметил: «Моя диссертация до некоторой степени близка к вашей». Этими словами он уравнял свою глубочайшую научную диссертацию, о которой я уже упоминал, со скромной студенческой работой. Я не знаю другого примера, когда преподаватель относился бы к студентам столь уважительно.

Но Яков Иосифович не был безобидным добрячком. Его ирония могла быть хлёсткой, когда дело касалось, скажем так, не очень совестливых людей. Однажды я рассказал ему о том, как меня вызвали к нашему декану — даме, сладострастно тиранившей многих молодых сотрудников факультета. Улыбаясь, как удав кролику, она объявила мне, что поручает очередную «общественную нагрузку» — в духе неприятных обязаловок тех лет: надо было то ли ехать на картошку в колхоз, то ли участвовать в «народном контроле». Мотивация была при этом такая: «Вот вы все (т.е. рядовые преподаватели) небось хотите, чтоб начальство вас любило. А за любовь надо платить».

Услышав от меня рассказ об этом эпизоде, Яков Иосифович засмеялся: «Что же вы не спросили, почём она берет в час?». Уверен, что он-то в подобных обстоятельствах не удержался бы от этой реплики.

Как верно заметил Дмитрий Сергеевич Лихачев, интеллигентные люди вызывают злобу у некоторых неинтеллигентных людей просто потому, что последние не в состоянии притвориться первыми. Злой человек может на время прикинуться добрым, посредственность может долго и старательно напускать на себя умный вид, но изобразить интеллигентность невозможно ни на секунду. Вот и у Якова Иосифовича были свои недоброжелатели. Они, естественно, не могли допустить присвоения ему докторской степени по совокупности научных работ, и он так и остался «всего лишь» доцентом, кандидатом филологических наук.

А в 1981 году одна переводчица ни с того, ни с сего вдруг обрушилась с критикой на составленный под редакцией Я.И. Рецкера «Французско-русский фразеологический словарь», вышедший еще в 1963 году — на 19 лет раньше. Оперативно, ничего не скажешь. Эта дама опубликовала статью, в которой муссировала выкопанные в толстенном словаре две-три неточности типа «быть почти готовым» вместо «быть вполне готовым», и возмущалась тем, что «весьма условную пользу приносит этот словарь переводчикам с русского на французский язык». [2] Помилуйте, да ведь это словарь для перевода как раз в обратную сторону, посмотрите на его заголовок!

Ларчик открывался просто: из той же статьи явствовало, что знакомая этой дамы никак не может добиться опубликования собственного русско-французского фразеологического словаря, неоконченную рукопись которого автор статьи расхваливала на все лады (кстати, тот словарь так и не был издан). Логика примитивна до того, что почти вызывает слёзы умиления: не получается у самой — надо обругать другого. Уверен, эта статейка легла позорным пятном на репутацию упомянутой переводчицы.

Между тем крупнейший французский специалист по фразеологии Ален Рей не поскупился в предисловии к собственному словарю на эпитет «превосходный» (excellent) [3] в отношении словаря под редакцией Я.И. Рецкера. До последних дней жизни Яков Иосифович работал над новым исправленным и дополненным изданием этого словаря, но завершить этот труд не успел.

Однако формальные свидетельства заслуг и комплименты не слишком заботили Якова Иосифовича. Вспоминаю один рассказанный им эпизод. У Рецкера было немало публикаций, но почти не было статей в таком специфическом издании, как сборники трудов института. «Специфика» эта состояла в том, что, хотя формально издание статей в таких сборниках считалось бесплатным для авторов, на самом деле с них собирали деньги на какие-то издательские расходы и для принудительного выкупа экземпляров сборника, которые каждый автор потом уже был волен реализовывать как может.

Якову Иосифовичу предложили дать статью в сборник, но когда потребовали денег, он удивился — как же так, автору еще допустимо не платить, но нельзя брать с него деньги за его же труд. Люди, привыкшие изображать одно, а делать другое, не поняли. «Ну, тогда, — рассказывал Яков Иосифович, — я сказал им так: “Даже за любовь я никогда не платил. А за славу платить тем более не собираюсь!”».

Основная теоретическая книга Я.И. Рецкера, вышедшая в 1974 г. 30 лет спустя мне выпала честь и удовольствие подготовить к печати и написать комментарии и дополнения к этой книге. Её 5-е издание, обложку которого вы видите выше, увидело свет в 2016 г.

Я вспоминаю, как после кончины Рецкера пришел на прием к проректору, профессору К., с просьбой утвердить текст некролога, который должен был появиться в газете от имени института. Проректор пробежал глазами слова «скончался выдающийся ученый…» — и ревниво причмокнул: «“Выдающийся” — не слишком ли сильное слово?» Его рука потянулась к перу и внесла правку: «Напишем “видный”». У них была строгая номенклатура — на вершине пьедестала “известный”, потом “выдающийся”, а в самом низу “видный” (ты как бы виден, но из ряда других не выдаешься). В своем искусственно ранжированном мирке на верхних ступеньках они воображали только себя и ни с кем не хотели делиться.

Ну что ж, это и в самом деле был видный человек. И лучшие его работы остались на виду: учебники и пособия, интереснейшая монография «Теория перевода и переводческая практика», прекрасные словари «Французско-русский фразеологический» и «Итальянско-русский фразеологический», вышедшие под его редакцией переводы сочинений Теккерея и Диккенса, собственные переводы французских и немецких книг. И, что не менее важно, ученики, которые с гордостью говорят: «Я учился у самого Рецкера». Про многих ли «выдающихся» скажут так?

Автору этих заметок посчастливилось не только учиться переводу у Якова Иосифовича Рецкера в Институте иностранных языков, но и (смею надеяться) подружиться с ним и его семьей. Я бывал у него дома и несколько раз догадался принести магнитофон, чтобы записать на пленку некоторые из его устных рассказов и воспоминаний, возникавших в ходе наших бесед за чаем или ужином. Магнитофонные записи были сделаны в начале лета 1984 года, незадолго до кончины Якова Иосифовича. Кроме того, уже после его смерти обнаружилось несколько страниц воспоминаний, записанных его собственных рукой.

Интересные на мой взгляд фрагменты этих записей и устных рассказов я решился предложить вниманию читателей.

Из воспоминаний Я.И. Рецкера >>

---

ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Об этом Я.И. Рецкер увлекательно рассказал в статье «Плагиат или самостоятельный перевод?» («Тетради переводчика». — М., 1963. — Вып. 1; статья перепечатана также в журнале «Мосты» ).
[2] Мастерство перевода. 1979. — М.: «Советский писатель», 1981. — Сб-12-й. — С. 331.
[3] Alain Rey, Sophie Chantreau. Dictionnaire des expressions et locutions figurées / Préface. — Paris: Robert, 1979, 1993. — P. X.