Сюда можно направлять все предложения, дополнения и замечания по содержанию "Нового Большого русско-английского словаря" Д.И. Ермоловича и Т.М. Красавиной
Здесь приводятся выдержки из дискуссии переводчиков, состоявшейся недавно на странице П.Р. Палажченко в «Фейсбуке». В ней принял участие и Д.И. Ермолович.
Павел ПАЛАЖЧЕНКО: Мой коллега Виктор Березной утверждает, что неправильно переводить «национальная идея» как national idea – потому что это словосочетание непонятно носителям английского языка. В разговоре между русским и канадцем, который он однажды переводил, канадец, расспросив о смысле этого выражения, в конце концов предложил national purpose.
Мне это кажется сомнительным. «Национальная идея» - это российская реалия, а реалии, по-моему, надо переводить либо путем заимствования, либо дословно (если в языке перевода есть подходящий лексический материал – в данном случае он есть). Еще один аргумент в пользу такого решения – никто не знает, что такое «национальная идея». В том разговоре российский участник настаивал, что идея – это не то же самое, что идеология. И, кстати, в Статье 13 Конституции РФ есть положение о том, что в России "никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной”. Путин писал и, кажется, на Валдайском форуме повторил, что он против восстановления в России государственной, официальной идеологии в любой форме. Но на Валдае он много говорил о национальной идее, новой национальной идеологии, идеологии развития, национальной цели, «формировании целей развития» - и все это совершенно взаимозаменяемо и синонимично. Понимай как хочешь...
Национальная идея, по-моему, химера. Пытаться в переводе заменить ее каким-то аналогом – бессмысленно. Лучше «оставить как есть», в буквалистском переводе, и пусть читатель разбирается (и время рассудит).
Ирина ТКАЧЕНКО: Мне представляется, что словосочетание "national idea" и американцам, и англичанам - у которых с национальной идеей дело пока обстоит не так плохо, как у россиян - будет менее понятно, чем "national identity". Не могу не заметить, что и в русском языке выражение "национальная идея" далеко не идеально. Слишком много в "идее" монохроматичности, узкого фокуса, спланированности сознания.
Какой уж тут спрос с канадца, если мы и сами не очень уверены, что за "идея" нам нужна. Но что-то нужно. Что-то такое, что бы нас отделяло от "других" , с чем россияне идентифицировались бы и чем бы определяли свою "своякость."
Дария НОСОВИЦКАЯ: Для меня выражение national idea «попахивает» национализмом. Может быть, до Гитлера эти ассоциации бы не возникали. National Cause - отличная идея, но, боюсь, поскольку английский язык сегодня международный и это словосочетание может быть не всем понятно.
Purpose, target, etc. - если речь идёт о деятельности, может быть. Или: «what (the) Russians call their national idea». Далее: "this (kind of) national idea". Лена ЛЕБЕДЕВА-ХООФТ: А почему не vision?
Павел ПАЛАЖЧЕНКО: А зачем?
Лена ЛЕБЕДЕВА-ХООФТ: Так по-моему когда ищут идею - имеется смысл что ищут (в моём представлении об ищущих) как раз некое common & inspiring vision. ?
Дария НОСОВИЦКАЯ: А почему не заменить «идентичность» Владимира Владимировича на более «человеческое» «самосознание». А то мои «лингвистические уши» слегка ... «вянут». А Ваши?
Павел ПАЛАЖЧЕНКО: Лена, просто нет необходимости что-то "изобретать", когда в языках есть вполне совпадающий лексический материал. Identity - это скорее "самобытность", чем "самосознание". Но, насколько я знаю, наши теоретики сейчас предпочитают именно слово "идентичность".
Дмитрий ЕРМОЛОВИЧ: Много чего тут понаписано, дискуссия растекается в разные стороны... Но меня удивляют некоторые посты, в которых «идею» пытаются приравнять к identity. Доказывают, как хорош и понятен англоязычным последний термин... Как часто бывает, спорим о терминах, не определив их. А ведь это понятия разных планов. Национальная идея — некий позитивный и непреложный принцип общественного устройства, которому общество и государство могли бы следовать, не меняя его как перчатки. И такая идея может быть одинакова у разных стран — как, например, идея свободы каждого человека, уважения каждого человека и права каждого человека на счастливую жизнь (лично я бы с удовольствием подписался под такой национальной идеей для нашей страны, будь она хоть трижды американская по происхождению). А идентичность -- это некая квинтэссенция национальной культуры и самосознания, отличающая одну нацию от другой. Идентичность — это то, что есть, то, что можно оберегать и чем гордиться, но это не критерий и не принцип, а обобщение историко-культурной данности. Из чего следует, что переводить «национальную идею» термином national identity в корне неверно.
Victor BEREZNOY: Солидарен (кстати, не в чувстве ли «солидарности» – ключ к пониманию «идентичности» и «национальной идеи»?) с Дмитрием Ивановичем. Позволю себе лишь одно скромное наблюдение и одно еще более скромное возражение.
1. Наблюдение: то, что сегодня мы зачем-то пытаемся впихнуть в этот ненужный, но удобный (для специалистов-болтологов – пардон: политологов и заодно устных переводчиков) англицизм – «идентичность», в советское время без насилия над русским языком называлось «набором национально-психологических особенностей» той или иной (исторической) общности людей (сообщества, этнического образования, нации), иногда – «общественным (национальным, религиозным…) самосознанием». Но «идентичность», конечно, экономнее и проще (главное, не перепутать с математическим термином «тождественность»).
2. Скромное возражение: позволю себе поспорить с утверждением Дмитрия Ивановича о том, что нац. идея обязательно-де позитивна. У нацистов, например, одним из элементов «нац. идеи» было «расширение жизненного пространства», что предполагало порабощение других народов. Т.е. при отсутствии ПОЗИТИВНОГО стержня основой национальной идеи может стать тезис ОТ ПРОТИВНОГО: «Ату их – других!» в духе «us vs. them», что, видимо, и происходит в современной России.
И еще: «счастливая жизнь», право на которую должна утверждать нац. идея, понимается по-разному разными людьми даже в рамках одной общности – этнической ли, религиозной ли или иной. Для кого-то счастье ассоциируется с «Amercian dream», когда «тепло, темно и сыро». Для кого-то – с тем, чтобы у соседа корова сдохла, а для кого-то – с пожаром Мировой революции…
Дмитрий ЕРМОЛОВИЧ: Виктор, боюсь, что пример с национальной идеей нацистов показывает только зависимость оценки от точки зрения. С точки зрения самих нацистов «расширение жизненного пространства» являлось как раз позитивной для германской нации целью. Даже если национальная идея порочна и деструктивна по сути, она всегда облекается в форму позитивного тезиса режимом, который её провозглашает.
А по поводу тезиса о «праве на счастливую жизнь», или, точнее, праве на движение к счастью (the right to the pursuit of happiness),— о да, без сомнения, извращённых толкований счастья может быть сколько угодно. Но есть всё-таки некоторые общепризнанные ориентиры — среди разумных, конечно, людей — того, при каких условиях человек может быть счастлив, а при каких нет. Например, ясно, что не может стать счастливым угнетённый человек, человек, вынужденный работать по 14 часов в день без выходных, чтобы прокормить семью, или больной человек, который не имеет возможности получить должное лечение.
Важно понять смысловой нюанс: если говорить о «праве на движение к счастью» как элементе национальной идеи, то речь не о попытках дать дефиницию счастью и не о прекраснодушном намерении (тем более не об обязанности) сделать всех счастливыми. Речь о критерии, помогающем понять: оставляет ли реально государство шанс на движение к счастью каждому человеку или вообще безразлично к тому, есть ли у него принципиальная возможность этого достичь. Например, этим критерием неплохо проверяется наш антисиротский закон, если попробовать сравнить количество детей, которых он лишил права на счастье в любящей семье и благополучной стране и обрёк на прозябание в сиротских приютах, с предполагаемым количеством детей, которых он, может быть, уберёг от усыновления всякими нехорошими иностранцами (при том, что отсеивать таких нехороших можно было бы и другими методами).
Остаётся фактом, что записанное в американской декларации независимости право — the right to the pursuit of happiness — по сей день является одним из принципов, завещанных отцами-основателями США, по которым мыслящие люди в той стране оценивали и оценивают правильность или неправильность принимаемых там законов и политики. (Кстати, право на счастье одно время включала в свою программу и КПСС; помните: «мир, труд, свобода, равенство, братство и счастье»? — потом, однако, про счастье стали помалкивать.)
Право на движение к счастью не только может, но и реально является элементом национальной идеи в некоторых странах.
Дискуссия получилась большой и многоголосой: в ней было сделано 163 комментария. Не все они равно интересны, логичны и относятся к сути вопроса; но не буду давать оценок и тем более с кем-то спорить. Желающие могут прочитать дискуссию полностью здесь.