Сайт Д.И. Ермоловича

 «РЕНИКСА»,
или
РАССКАЗ О ТАГАНРОГСКОЙ ГИМНАЗИИ

Письмо Я.И. Рецкера к М.Ф. Лорие 31.01.1982

От публикатора. Мария Фёдоровна Лориé (1904–1992) — выдающаяся советская переводчица художественной литературы с английского языка. Переводила произведения классиков английской литературы — Ч. Диккенса, О. Генри, Дж. Голсуорси, С. Моэма, И. Во, Б. Шоу, О. Уайльда и многих других. C 1941 г. член Союза писателей СССР, в дальнейшем председатель его секции переводчиков. Судьбы Марии Фёдоровны и Якова Иосифовича были схожи не только в выборе профессии, но и в том, что отцы обоих были богатыми купцами (только у неё в Москве, а у него в Таганроге), которые, естественно, лишились своих состояний после октябрьского переворота 1917 года и скончались через несколько лет.
    Они познакомились и подружились в ходе совместной работы над изданием собрания сочинений У.М. Теккерея в Гослитиздате, одним из редакторов которого был Яков Иосифович.
    Это письмо было обнаружено в ноябре 2021 г. внучкой М.Ф. Лорие и передано дочерям Я.И. Рецкера — Анне Яковлевне и Ольге Яковлевне, с любезного разрешения которых я публикую его на своём сайте. — Д. Ермолович.

Принимать по столовой ложке перед сном, не взбалтывая.

31 января 82 г.

Дорогая Мария Федоровна,

В «Учителе словесности» рениксы [1] не оказалось, но когда я, благодаря Вам, перечитал этот рассказ, знакомый мне с детства, я вновь «заболел» Чеховым. Почти каждый вечер я отрываюсь от чтения французских книг и упиваюсь знакомой мне с детства и неповторимой атмосферой, окружающей зрелые произведения Чехова. И пожалуй, в 7-м томе собраны некоторые из лучших его рассказов и повестей. Кстати, в этом же томе и повесть «Рассказ неизвестного человека», который (80 страниц) я переводил в 1912/13 году и приносил на редактирование в гостиницу «Европейская», где жила моя учительница Mme des Perles d’Esparges. Она получала заказы от журнала « La revue des deux mondes », но еще до этого в нем были опубликованы «Красный цветок» и «Атталия принцепс» Гаршина и «Вешние воды» Тургенева — мои переводы за подписью мадам де Перль, обучавшей, кажется, три поколения таганрожцев и бравшей за уроки плату только золотыми монетами. Она благополучно уехала на родину после революции, передав мешок с золотом английскому консулу Кляйвли.

Да, в 1907–1015 годах таганрогская гимназия была совсем не та, что при Чехове. Учитель русского языка и литературы Владимир Васильевич Космин умел прививать любовь к книге, выходя далеко за пределы школьной программы. По его инициативе в гимназии устраивались вечера, посвященные русским поэтам. В первом классе, весной 1908 года, на вечере, посвященном поэзии А. К. Толстого, я читал «Дождя отшумевшего капли тихонько по листьям текли», а классный надзиратель Попов, стоя сзади, дергал меня за фалды мундира и шептал: не спеши, не спеши. Я хотел показать, что хорошо выучил стихотворение наизусть. После меня читал Сережа Диамантиди[2] «Колокольчики мои, цветики лесные, что глядите на меня, темно-голубые». С тех пор мне никогда не попадался в руки Алексей Константинович, на слова которого написано столько романсов. Незадолго до выпуска — в начале 1915 года — Космин устроил суд над Рудиным [3]. Прокурором выступал, может быть, известный Вам по Гослитиздату (он заведовал там редакцией национальных литератур) Семен Владимирович Евгенов, а защитником был я. Присяжные заседатели оправдали Рудина по большинству предъявленных ему обвинений. Поскольку директор гимназии — отец Евгенова — запретил привлечь к участию девушек, роль Наташи Ласунской исполнял балбес с пробивающимися усиками Гайдидей. Он прославился на экзамене по истории. На вопрос, какую религию исповедовали египтяне, он, не задумываясь, ответил: египтяне были славяне.

Гимназическая фотография, сделанная в Таганроге около 1915 г. (Я.И. Рецкер — слева)

Мы любили нашего учителя истории Дмитрия Павловича Дробязго, казака, лихо гарцевавшего на собственном коне. Он ставил пятерки только тем, кто отвечал не по учебнику, а по лекциям Ключевского или даже по пудовым томам Соловьева. Вместе с небольшой группой любителей первоисточников я попал в разряд Геродотов.

В гимназии иностранные языки преподавали иностранцы. Почти все учителя давали частные уроки. Я не ладил с немецким der, die, das, и, чтобы не испортить дорогу к золотой медали, начиная с 6-го класса я брал частные уроки у Густава Христофоровича Фреймана. С ним я прочитал и полюбил Шиллера, Гете (I часть «Фауста» и «Die Leiden des jungen Werther» [4]) и Гейне. Но «классический» дух гимназии привел к изгнанию «естественных» наук. В загоне были химия и физика, от которой у меня в голове осталась одна торичеллиева пустота.

Наш инспектор Иван Иванович Генералов «преподавал» физику, не показав ни одного опыта, держал физический кабинет на запоре и вечно был занят конфискацией фуражек, не соответствующих «законным» размерам тульи и герба. Иметь высокую тулью на манер прусских офицеров и огромный герб считалось особым шиком. Иван Иваныч вынимал из кармана аршин-ленту, снимал с головы гимназиста в огромном гимназическом саду или даже на улице провинившуюся фуражку и запирал ее в свой кабинет. По вечерам рыскал по главной Петровской улице внеклассный надзиратель — Павел Иванович Вуков, служивший еще при Чехове вместе с латинистом Борзаковским и преподавателем пения «Кобылой», который, пиликая на скрипке, учил нас петь хором в I классе:

Вот умный старый воробей
Вдруг закричал семье своей
Чирик-чирик, чирик-чирик,
Все по домам скорей.

О Вукове, который вылавливал нарушителей запрета выходить на Петровскую и вообще гулять по улицам после наступления темноты, я помню стишок (в подпольном гимназическом журнале)

Скавчит [5] он на молитве глухо
Сто маргофалов [6] ему в ухо.

Нарушение дисциплины каралось строго. Через месяц после моего поступления в I класс в гимназию вызвали отца. Инспектор показал ему журнал с записью: «ученик I класса «A» Рецкер при выходе на улицу издал свист весьма сильный». Сережа Диамантиди был исключен из гимназии за посещение греческой бильярдной «папы Коста», где распивали крепкие напитки. Я, кажется, Вам рассказывал, что в 7-м классе был посажен на трое суток в карцер за посещение театра, где шла «безнравственная», как выразился директор, пьеса Косоротова «Мечта любви». На призыв директора: «Пусть тот, кто вчера был в театре на пьесе, где действие происходит в вертепе, имеет мужество сознаться» я встал и сказал: «Я был с мамой». Взрыв смеха еще усилил гнев начальства и чуть не лишил меня медали.

Зачем я отнимаю Ваше драгоценное время всей этой рениксой? (см. «Три сестры»).

Простите старика великодушно.

Преданный Вам Я.Р.

        

К началу страницы