На идеологическом фронте без перемен – II
Главная > Публикации > Отдельные статьи© 2015 г.
Д.И. Ермолович, П.Р. Палажченко
В статье продолжена тема статьи тех же авторов «На идеологическом фронте без перемен» («Мосты» №2 (38), 2013)
Политика явно или неявно присутствует почти везде. Вспоминается одна милая и, на неискушенный взгляд, совсем не политическая песня из репертуара Эдиты Пьехи – «Венок Дуная». Если помните, она начинается со слов: «Вышла мадьярка на берег Дуная, бросила в воду цветок». Потом, по тексту песни, в реку с берега бросают цветы (не вполне, правда, в логичном порядке) словаки, представители Болгарии, Югославии, Румынии и, наконец, «дети Советской страны» из Украины, Молдовы, России. На первый взгляд кажется, что автор слов (Евгений Долматовский) поставил задачу упомянуть все придунайские страны, прославляя дружбу народов. Но у вдумчивого слушателя, знакомого с географией, возникают вопросы: а куда же делось верхнее течение Дуная, пролегающее по Германии и Австрии? И с каких это пор он стал течь по территории России, если оттуда якобы можно бросить в Дунай цветы? Вот и понимаешь, что даже в легком эстрадном шлягере советской эпохи географическая карта оказалась перекроена в угоду политике: русло великой европейской реки изъяли из «плохих» капиталистических стран и завели на «хорошую» территорию, от которой она отстоит на сотни километров.
По лирическому вступлению читатель, видимо, уже догадался, что в начале этой статьи мы собираемся поговорить о топонимике. Эта дисциплина, особенно в ее сопоставительно-межъязыковом и переводческом аспекте, – один из участков политико-идеологического фронта, где никогда не затихает борьба.
Битва за партитив
В конце 70-х годов давно прошедшего XX века один из авторов этой статьи оказался втянут в политический спор. В 1973 году после долгих дипломатических усилий и переговоров в ООН были наконец приняты два государства, образованные на территории разгромленной во Второй мировой войне Германии, – ГДР и ФРГ. В какой-то момент у немцев из ФРГ дошли руки до вопроса о том, как именуется их страна в документах ООН на официальных языках этой организации. Выяснилось, что по-русски страну именуют «Федеративная Республика Германии» – названием, в котором последнее слово стоит в родительном падеже. Такую формулировку Западная Германия сочла неправильной, поскольку немецкому топониму Bundesrepublik Deutschland по-русски в именительном падеже должно соответствовать Федеративная Республика Германия. Представительство ФРГ направило жалобу генеральному секретарю ООН; от него вопрос был «спущен» в службу русского письменного перевода для экспертного заключения.
Начальник службы русского перевода побежал советоваться в советское представительство – и, конечно, поступил правильно. Ведь вопрос отнюдь не только лингвистический, политики в нем гораздо больше. ФРГ с самого начала претендовала на представительство всей Германии, что отражалось и в названии страны. Советскому Союзу это, разумеется, не нравилось – причем до такой степени, что в течение некоторого периода эту страну называли по-русски «Германская Федеральная Республика».
В книге «Лев Яшин. Легендарный вратарь» А. Соскина читаем: «Матч со сборной ФРГ (или, как тогда переводили у нас название западногерманского государства, ГФР – Германская Федеральная Республика) 21 августа 1955 года на Центральном стадионе «Динамо» в Москве имел глубокий подтекст, и не один. Еще не было забыто кровопролитие военного противостояния, и на рядовых болельщиков... оказывала давление не только память о войне, гордая и горькая одновременно, но и подогретые советской пропагандой враждебные чувства к немецким „реваншистам“».
Затем вариант Германская Федеральная Республика заменили на Федеративная Республика Германии. (По каким соображениям и по чьей инициативе это было сделано, сейчас установить трудно.) Новый вариант с «Германии» был призван подчеркнуть, что страна не представляет всю германскую нацию, ведь русский родительный падеж имеет и партитивное значение (сравните два сочетания: порезать колбасу и порезать колбасы). Интересный факт с точки зрения теории перевода: вроде бы переводили с немецкого, но при этом привнесли в русское соответствие дополнительный смысл, который должен был подспудно отразить официальное отношение Советского Союза к именуемому объекту.
Для ФРГ даже вступление в ООН одновременно с ГДР, которую она не признавала, было в какой-то мере уступкой. Но западные немцы не хотели уступать по всем фронтам. Пропагандистский подтекст грамматической формы они прекрасно заметили и решили побороться за корректное русское название.
Все тогдашние советские сотрудники Секретариата ООН находились в двойном подчинении: и у своих официальных международных начальников, и – негласно – у советского представительства при ООН. Они не только сдавали значительную часть заработка в кассу представительства, но и должны были ходить на разные «мероприятия» и выполнять «отдельные поручения». Почему заняться этим вопросом поручили синхронисту, а не «письменнику», неизвестно, но заняться пришлось. Нужно было обосновать вариант с родительным падежом, который отстаивали советские дипломаты, и вот какие были выдвинуты аргументы в его пользу:
– во-первых, в названиях государств на разных языках не может быть «зеркального соответствия». Не только по-русски, но и в некоторых других языках название ФРГ содержит предлог, аналогичный по значению русскому родительному падежу (of в английском названии, d’ во французском);
– во-вторых, в русском языке нет единой нормы, распространяющейся на все официальные наименования государств. Например, Объединенная Республика Танзания, но Соединенные Штаты Америки;
– в-третьих, СССР – единственная страна, где русский язык является государственным, и поэтому как «владелец» языковой нормы имеет право ее устанавливать, в данном случае – в соответствии со сложившейся традицией.
Разумеется, на все эти аргументы есть контраргументы, причем довольно сильные. Например, в названии Соединенные Штаты Америки последнее слово в принципе не может стоять в другом падеже, так как штаты действительно относятся к американскому континенту как частное к целому. А других аналогичных топонимов с «законным» родительным падежом, пожалуй, и нет. (Кстати, Республику Корея у нас тоже до установления дипотношений так не называли, а упорно именовали «Южная Корея», но вариант Республика Кореи никому всё-таки в голову не приходил.) Но надо было так или иначе выполнить задание. А в ООН – как и вообще в международных организациях, да и в мире в целом – всё решает соотношение сил, которое тогда было не в пользу ФРГ. Советская позиция победила, и вплоть до момента объединения Германии в документах ООН был родительный падеж. Ясно, что, когда страна воссоединилась, партитив потерял всякий смысл.
Однако маятник имеет свойство качаться и в обратную сторону. Родительный падеж оказался изгнанным и оттуда, где он просто должен быть. Но об этом чуть ниже.
Александр Бюрмский
Из центра Европы переместимся на юго-восток континента. Тот, кто бывал в афинском аэропорту, видел, как на тамошнем табло обозначаются рейсы в Стамбул – Constantinople. Что ж, на греческой территории никто не может грекам этого запретить. Но оказывается, можно добиться запрета топонима и в международном масштабе.
Вот уже около двадцати лет Греция отказывается примириться с существованием страны под названием Македония. Выдвигается тот аргумент, что в состав Греции входит одноименная географическая область, занимающая примерно четверть ее территории. Такое же название другой страны, по мнению греков, означает территориальную претензию.
Из-за этой неумолимой позиции македонцы сидят в ООН и в других международных организациях за столами с табличкой Former Yugoslav Republic of Macedonia (FYRM или FYROM), по-русски – Бывшая Югославская Республика Македония. (В сокращении получается БЮРМ – но вроде бы по-русски эта аббревиатура не получила широкого хождения.) Как тут не подумать, что ФРГ эпохи холодной войны еще неплохо отделалась от нажима идологических противников. Всё могло сложиться для Македонии более благоприятно, если бы греки согласились с вариантом наподобие Республика Македонии и на том успокоились бы. В новогреческом языке, между прочим, есть родительный падеж, но, видимо, такое его употребление было сочтено неприемлемым либо вся формулировка – недостаточно определённой политически. Пока что проблема остаётся в тупике, хотя поиски компромисса продолжаются: возможно, он будет найден в виде какого-либо составного наименования наподобие Верхняя Македония или Новая Македония (хотя именно эти варианты уже предлагались и были отвергнуты).
[Дополнение от 02.08.2019: Долгий политический спор наконец разрешился: с февраля 2019 г. страна носит официальное наименование «Республика Северная Македония». — Д. Е.]
Впрочем, не одна Македония терпит неудачи в попытках настоять на признании ее самоназвания. Например, в 1989 году в Бирме (официальное название – Бирманский Союз, по-английский the Union of Burma) пришедшие к власти военные изменили название страны на Мьянма. И с этим названием возникли политические сложности.
Но прежде чем мы о них расскажем, сделаем опять небольшой экскурс в русскую грамматику. Официальное название страны по-английски – the Republic of the Union of Myanmar. А русское название, которое можно найти на сайте российского Министерства иностранных дел, – Республика Союз Мьянма. Ситуация, как видим, почти зеркальна проблеме ФРГ. После слова Союз по нормам русского языка, да и по смыслу, нужен родительный падеж: Союз Мьянмы. Ведь союз – это всегда союз кого-то, объединение или неких территорий, или частей какой-то территории, что как раз и выражается родительным падежом (как Союз Советских Социалистических Республик, Союз Коморских Островов). Думается, что наши дипломаты тут переборщили в своем стремлении не вызвать у Мьянмы такой же обиды, как в свое время у ФРГ, и совершили явное насилие над русским языком.
 |
Первая полоса газеты «Мьянма Таймс», посвящённая визиту в страну Б. Обамы. Баннер, содержащий игру на фамилии президента, намекает на упорство США в именовании страны Бирмой |
И смысл этой оговорки становится понятен, если вспомнить, что после значительной либерализации режима президент США Барак Обама в 2012 году посетил Мьянму. Встречаясь с ее президентом и другими официальными лицами, он называл ее “Myanmar”. Впрочем, заместитель советника президента по национальной безопасности Бен Роудс пояснил по окончании визита, что Обама называл страну так исключительно из вежливости, но что американская политическая топонимика не претерпела изменений. Он добавил, что употребление наименования “Myanmar” не меняет позицию США, согласно которой страна должна называться Бирмой.
Читая подобные заявления, ловишь себя на мысли: а есть ли смысл в этих «ономастических играх», в которых запутались и дипломаты и политики? Ни один лингвист в мире, пожалуй, не сможет объяснить, что в топониме Мьянма такого, что могло бы скомпрометировать высокопринципиальную позицию госдепартамента.
Но переводчику желательно быть в курсе топонимических споров и понимать, где в переводе уместен топоним Мьянма, а где – всё-таки Бирма. А еще на страницах Рунета, а то и в заказных переводах мелькает иногда загадочный «Мьянмар»...
Дружба дружбой, а топонимы врозь
Множество политико-топонимических проблем возникло у России с бывшими республиками СССР. Некоторые из них модифицировали как самоназвания, так и их русские варианты. Например, обретшая независимость Беларусь (а название этой республики звучало так по-белорусски и в советские времена) пожелала именоваться точно так же и по-русски, тем более что русский язык имеет в Беларуси статус одного из двух государственных. Официальное название – Республика Беларусь, но есть договоренность между двумя странами, что российские представители могут пользоваться, в том числе в своих выступлениях в международных организациях, и традиционным для русского языка названием Белоруссия. При этом следует иметь в виду, что в переводе политических и дипломатических документов на английский всё равно надо использовать Belarus, а не Byelorussia, как раньше.
Лингвистические коллизии, связанные с топонимом Украина, касаются не названия страны, а употребляемых с ним предлогов на и с. В этой стране сочетания на Украине и с Украины вызывают официальное отторжение. Ведь в русском языке названия независимых государств сочетаются с предлогами в и из, в отличие от названий многих (хотя далеко не всех) географических областей: мы говорим «на Кавказе», «на Кубани», «на Дальнем Востоке», «с Урала» – хотя «в Сибири». Исключение, но вполне системное, составляют островные независимые государства («с Кипра», «на Кубе», «на Мальте»).
Предлоги на и с в обсуждаемом случае «унаследованы» от сочетаемости слова окраина, к которому восходит топоним Украина. Логично, что ассоциироваться с чьей-то окраиной эта страна больше не хочет и стремится привести словоупотребление к единому стандарту: «в Украине», «из Украины». В Киеве, например, все – насколько мы можем судить – говорят именно так.
Интересно, что в английском языке можно заметить в чём-то подобное явление: названия некоторых регионов там употребляются с определённым артиклем – the Caucasus, the Sahel, the Sudan, а независимые государства – без артикля. Раньше Украину называли the Ukraine, теперь – Ukraine (хотя по старой памяти иногда и с артиклем, и украинцы не особенно обижаются). Правда, и в английском языке сохраняются исключения. Так, английское название Нидерландов – the Netherlands (в наличии артикля тут тоже «виновата» этимология, потому что топоним возник из описательного выражения со значением ‘низменные земли’), но у голландцев – которые, кстати, почти поголовно хорошо владеют английским языком – никакой озабоченности или протеста это не вызывает.
С другой стороны, правы и те, кто говорит, что если нежелательная ассоциация и сохранилась в актуальном употреблении, то её вызывает сам топоним Украина, а не используемые с ним по традиции предлоги. Да и вообще не надо путать язык и политику.
Как бы то ни было, авторы этой статьи полагают, что в случае с топонимом Украина нашим СМИ, да и нам, переводчикам, лучше проявить гибкость. Между собой мы можем говорить как угодно (или как привычно), а вот в официальных ситуациях, в переводах, да даже и в разговорах с украинцами лучше, наверное, говорить «в Украине», «из Украины».
И вообще, попробуем обобщить ситуацию. Ведь никто из нас не хотел бы, чтобы другие искажали его имя, не так ли? И если мы хотим, чтобы нас называли каким-то определённым образом, мы просим наших знакомых и тех, с кем общаемся, называть нас именно так, как приятнее слышать нам, а не так, как они считают, может быть, более привычным для себя.
Вот и бывшие республики СССР тоже хотят, чтобы их называли по-русски определённым образом – названием, которое им кажется более адекватным. Видимо, нельзя однозначно утверждать, будто только коллектив носителей русского языка в России имеет исключительное право определять решение этой проблемы. Можно вспомнить ситуацию с государством, которое раньше у нас называлось Берег Слоновой Кости, а на других языках – соответствующими переводными кальками. Ещё в 70-е годы ХХ века это государство через ООН предложило международному сообществу изменить привычные способы его наименования в своих языках и единообразно называть его в транскрипции с французского – Кот д’Ивуар (первоначально у нас даже писали без апострофа – Кот Дивуар).
Эта просьба была выполнена, несмотря на то что все права на регулирование норм русского языка принадлежат России – в то время Советскому Союзу – и, казалось бы, данная африканская страна вообще не должна бы задумываться о том, как где-то далеко, в холодной Москве, её называют. И раз уж мы пошли навстречу далекому Кот д’Ивуару, то почему следует отказывать в аналогичных просьбах Кыргызстану и другим постсоветским республикам, даже Эстонии с её «Таллинном»?
Топонимические «битвы», хотя и бывают долгими и упорными, всё же имеют второстепенное значение и часто переходят в разряд историко-политических курьёзов. Но в нюансах передачи слова с одного языка на другой порой неожиданно способны отражаться очень серьезные проблемы. Чтобы показать это, перейдем от топонимики к примеру из области лексической семантики.
Дипломатическая победа или отложенная проблема?
Сейчас нас отделяет определенная временнáя дистанция от трагических событий 17 июля 2014 года, когда в небе над Донбассом был сбит гражданский авиалайнер. Скорбь по погибшим в тот день еще долго не ослабнет в сознании. Но по прошествии времени, думается, можно, не проявляя неуважения к памяти жертв, поговорить и о лингвистической стороне некоторых политических последствий этого события.
Вскоре после случившегося был созван Совет Безопасности ООН, который должен был принять согласованную всеми его членами резолюцию. И такой согласованный текст был принят. Его англоязычная версия, в частности, гласит:
The Security Council, deploring the downing of a civilian aircraft… condemns in the strongest terms the downing of Malaysia Airlines flight...
В русском тексте этому соответствует:
Cовет Безопасности, выражая сожаление по поводу того, что... был сбит гражданский самолет..., самым решительным образом осуждает действия, приведшие к тому, что... был сбит самолет компании «Малайзийские авиалинии»...
Просим читателя не обращать внимания на стилистически неуклюжие лексические повторы в этих текстах, ставшие особенно заметными в результате их сокращения, а обратить внимание на то, какими словами описывается осуждаемое действие в постановляющей части резолюции. В английском тексте это герундиальная конструкция the downing of the aircraft. В русском – «трехэтажная» синтаксическая конструкция: действия, приведшие к тому, что был сбит самолет.
В строгом юридическом смысле слова нельзя говорить, что одна из языковых версий резолюции ООН является «переводом» с какой-либо другой. Документы ООН на всех её официальных языках (английском, французском, русском, испанском, китайском и арабском) считаются аутентичными языковыми версиями, имеющими равную силу. Однако можно с уверенностью предположить, что согласование резолюции, как это в большинстве случаев бывает на практике, шло на основе английского текста.
А после принятия резолюции постоянный представитель России при ООН – а вслед за ним и некоторые российские средства массовой информации – заявил, что Российская Федерация одержала в Совете Безопасности дипломатическую победу. «Мы смогли изменить текст в достаточной мере, чтобы поддержать его», – сказал он, по сообщению газеты «Ведомости». Имелось в виду, что таким изменением стала замена английской формулировки the shooting down of the aircraft, имевшейся в первоначальном проекте резолюции, на the downing of the aircraft.
Читатели, зрители и слушатели российских СМИ, надо полагать, восприняли это как успех наших дипломатов.
Но у некоторых журналистов, лингвистов и переводчиков возникли при этом кое-какие вопросы, и среди них главный – а в чём, собственно, разница? Один из участников обсуждения в социальных сетях высказал такое мнение: «Shooting down – конкретно стреляли. Downing – причина падения неясна… Короче, сбили или упал». Однако такое предположение опровергается как самой резолюцией (это явствует из всех языковых версий, где ясно говорится, что самолет упал не сам по себе), так и словарями английского языка. В последних глагол down толкуется так: to cause to fall from a height, especially by shooting (вызвать падение с высоты, особенно выстрелом).
Нет ничего удивительного, что члены Совбеза с легкостью согласились исправить в английском тексте shooting down на downing. А наши дипломаты сочли, что такая замена дает им возможность использовать приведенную выше громоздкую формулу: действия, приведшие... и так далее.
Но можно ли считать, что русский текст резолюции соответствует текстам на других языках? На наш взгляд – нет, нельзя, поскольку между английским и русским текстами есть существенное различие. Это подтверждается и некоторыми толкованиями русского текста в СМИ и соцсетях. Вот одна из версий:
«Действия, приведшие… – это и предоставление воздушного коридора над зоной боевых действий, и снижение эшелона на полкилометра, а уж к этому Россия точно не имеет отношения».
Другие трактуют данную формулу с противоположной политической позиции, считая, что под нее можно подвести осуждение Советом Безопасности «создания незаконных вооруженных формирований на территории Украины, захвата зданий и городов, поставки оружия боевикам (включая зенитные установки)».
Действительно, русский текст можно при желании интерпретировать по-разному. Проблема только в том, что подобная интерпретация невозможна ни в одном из других языковых вариантов. Посмотрим на французский и испанский тексты:
...Condamne avec la plus grande fermeté la destruction de l’appareil...
...Condena en los términos más enérgicos el derribo del vuelo...
Можно предположить, конечно, что причиной неадекватного (и к тому же довольно неуклюжего синтаксически) русского варианта является отсутствие в русском языке слова сбитие, которое могло бы стать компактным соответствием английскому downing (кстати, украинский язык в этом случае оказался более гибким: в нем слово збитие существует). Если проблема только в этом, то ради сжатости текста и близости языковых версий, на наш взгляд, можно было использовать несловарное сбитие (смысл которого совершенно ясен). Либо, в конце концов, использовать ту же самую конструкцию, что и в преамбуле: то, что был сбит самолет.
Во французском варианте постановляющей части резолюции используется слово destruction. На наш взгляд, это осмысленное и приемлемое решение. В русском тексте также можно было прибегнуть к термину «уничтожение» (или «уничтожение в воздухе»).
Попытка «втиснуть» в текст формулировку, якобы исключающую прямое указание на кого-либо как на виновника падения самолета, ограничилась русской версией. Никакого отражения в других языковых версиях резолюции она не получила. Лингвистическая «победа» могла предстать таковой только в глазах внутреннего «потребителя».
Возможно, поэтому несоответствие английского и русского текстов резолюции Совета Безопасности не вызвало дипломатического скандала. Его не заметили – или предпочли не замечать. Но нельзя исключать, что вопрос об этом возникнет позже, ведь точка в этой истории еще не поставлена. Интересно, на кого тогда возложат вину – на дипломатов или на переводчиков?
***
Когда стороны искренне стремятся разрешить проблемы в своих отношениях, они, как правило, легко находят точные взаимоприемлемые эквиваленты для обозначения на своих языках тех или иных предметов и явлений. А если доверия между ними нет, тут-то и начинаются семантические баталии, оружием в которых становится подбор разноязычных «соответствий»: то одна из сторон отвергает те или иные названия и выражения, усматривая в них обидные для себя смыслы (чаще всего мнимые), то, наоборот, старается «вчитать» в текст смысловые оттенки, в нём отсутствующие, и направить толкование текста в другое русло – совсем как реку Дунай в словах эстрадной песенки (и, надо полагать, с тем же успехом). Эти приемы объединяют и давние, и свежие примеры, приведенные в нашей статье. Так что на идеологическом фронте по-прежнему без перемен.
Опубликовано в журнале «Мосты» №1/45 (2015)