Михаил Беликов

(1951—2016)
 

Наступила печальная эпоха, когда из жизни уходят однокашники, друзья молодости. С Михаилом Беликовым мы учились в одной студенческой группе. Из десяти «английских» групп переводческого факультета инъяза наша группа, носившая номер 3, была одной из сильнейших на курсе. Но даже на этом фоне неординарных и способных ребят Мишу Беликова я бы выделил особо.

Он учился на пятерки по всем предметам, но внешне никак не отвечал тому стереотипу, который часто ассоциируют с круглыми отличниками: это был вовсе не какой-нибудь, выражаясь современным сленгом, «ботаник», а статный, красивый, мужественный парень с густой темно-русой шевелюрой и серо-голубыми глазами, обрамленными длинными белесыми ресницами. Не сомневаюсь, что у студенток педагогических факультетов при встрече с Михаилом замирали сердца (на переводческом факультете девочек практически не было: их в наше время туда не принимали, за крайне редкими исключениями). Он практически не имел внешних недостатков — разве только чуть-чуть, еле заметно косолапил, но и эта особенность лишь добавляла ему обаяния. Выигрышная внешность сочеталась в нём с умом и основательными знаниями, которые давались ему без видимых усилий.

Несмотря на то что природа, как говорится, щедро одарила Мишу во всех отношениях, в нём не было ни тени заносчивости или самоуверенности. Конечно, он знал себе цену, но был очень спокоен, дружелюбен, взвешен. Может быть, чуть излишне сдержан: например, я как-то не помню его смеющимся — даже слушая анекдоты в компании, он обычно только улыбался или ухмылялся. Однако его несловоохотливость и даже некоторая внешняя загадочность лишь повышали его авторитет среди однокурсников. Все знали, что Миша слов на ветер не роняет.

На факультете Беликова, конечно, избирали на какие-то комсомольские должности, но эти функции казались сугубо формальным атрибутом, присвоенным ему потому, что такого видного парня просто нельзя было как-то не выделить. И для него самого, по-моему, комсомольская «работа» была не более чем вынужденным неудобством. Во всяком случае такие понятия, как пресловутый комсомольский «огонёк» или «идейность» нисколько к нему не относились.

Шестерых мальчишек из нашей группы, включая и автора этих строк, связывали довольно тесные приятельские отношения. Конечно, каждый в этой шестерке дружил с кем-то больше, с кем-то меньше, но в целом мы регулярно проводили время вместе: совершали прогулки, походы в кафе, устраивали вечеринки. Бывали такие вечеринки и дома у Миши: он воспитывался в семье дипломата, и они с младшим братом Никитой нередко оставались одни во время родительских командировок. Квартира у Мишиной семьи была многокомнатная, просторная, с высокими потолками и размещалась в одном из старых, девятнадцатого века домов на Бульварном кольце. Короче говоря, семья принадлежала к привилегированной прослойке тогдашнего советского общества. Но, к чести Миши, он всегда держался предельно просто, в нём невозможно было заподозрить балованного сынка или представителя «золотой молодежи». Да и, несмотря на внешнее благополучие, жизнь далеко не во всём баловала его: Мишу с братом воспитывал отчим — впрочем, я хорошо помню, с какой искренней теплотой и трогательной благодарностью Миша говорил об отчиме в день своей свадьбы (к слову, первой Мишиной женой была сестра одного из ребят нашей шестерки); а у Никиты не всё было благополучно со здоровьем — и чувствовалось, что старший брат относится к младшему с ненарочитой, но неизменной нежностью и заботой.

Нашими учителями была плеяда корифеев, основоположников отечественной школы перевода. На выпускном курсе (в 1973/74 году) у нас с Мишей был один и тот же руководитель дипломных работ — Яков Иосифович Рецкер, один из патриархов лингвистического переводоведения. А рецензентом его диплома был другой ас — Александр Давыдович Швейцер. Работа у Миши была добротная, и защищался он хорошо, но на защите Александр Давыдович высказал несогласие с некоторыми из положений теоретического комментария. Конечно, Миша писал эти положения в русле идей своего руководителя, но двое ученых придерживались в чём-то различных взглядов (как раз в это время оба они почти одновременно издали свои фундаментальные монографии, и поныне входящие в список обязательной для изучения литературы в любом серьезном курсе переводоведения). Так что Швейцер, критикуя дипломную работу Беликова, на самом деле спорил с Рецкером. Я уже не помню, что именно говорил Миша в ответ на его замечания, но помню дословно, что Александр Давыдович предложил оценить дипломную работу Беликова «как хорошую, а может быть, даже и как отличную». Эти слова, в которых отличная оценка допускалась как бы нехотя, означали, что Мише, круглому отличнику, теоретически могла грозить «четверка» по специальности. Это было, конечно, непривычно и неприятно. Миша сидел напряженный, щёки его пылали.

Тогда с ответом на критику Швейцера выступил Яков Иосифович. Два ученых вступили в долгий и захватывающе интересный спор. На наших глазах вокруг Мишиной дипломной работы разгорелась настоящая «битва» титанов, и это была незабываемая полемика — острая по содержанию, но корректная и уважительная по форме. (Все ребята нашей группы были под неизгладимым впечатлением от диспута и долго его потом обсуждали.) Конечно, в итоге студента не стали делать жертвой академических разногласий: экзаменационная комиссия во главе с Леонидом Степановичем Бархударовым (тоже, кстати, готовившим к печати свой теоретический труд — он вышел на следующий год) поставила ему отличную оценку. Миша получил заслуженный «красный» диплом.

После окончания вуза пути нашей студенческой «шестерки» разошлись. Беликов, отучившись на курсах переводчиков ООН, уехал в Нью-Йорк и в дальнейшем там и остался. Полагаю, что в Секретариате ООН, как и в прежние годы в комсомоле, весь набор выделявших его качеств просто не мог не быть замечен и отмечен: совершенно закономерно, что в начале 90-х годов именно он стал руководителем секции русского устного перевода. Увы, после отъезда Миши в Америку нам не довелось толком пообщаться: мы передавали друг другу приветы через знакомых, оставляли сообщения на автоответчиках, но встретиться всё никак не могли.

В 2008 году Международная ассоциация устных переводчиков (AIIC) выпустила видеодиск с документальным фильмом о прошлом и настоящем синхронного перевода. Небольшой тираж диска быстро разошелся среди заинтересованных лиц, но еще какое-то количество оставалось в офисе, и, узнав о фильме, я специально заехал туда, чтобы приобрести экземпляр и использовать его в качестве дополнительного учебного материала на занятиях со студентами. Заключительная часть фильма содержала интервью об особенностях синхронного перевода, взятое у руководителей различных языковых секций Секретариата ООН в Нью-Йорке. Какой же неожиданной радостью было для меня увидеть в фильме и Мишу Беликова! За три с половиной десятка лет он почти не изменился, оставшись всё тем же красавцем-интеллектуалом, дышащим спокойствием и достоинством, каким я его знал в юности.

Не мог я не отметить про себя и тот факт, что слова Миши выгодно отличались от интервью других переводчиков. Если последние не находили ничего лучшего, чем толковать про знание терминологии или про трудности перевода слишком быстрой речи, то в Мишином интервью планка была поднята намного выше. Он говорил о более серьезных задачах переводчика — например, о постоянной необходимости самосовершенствоваться, держаться в курсе происходящего в мире. Вот где сказалась инъязовская школа. К сожалению, высказывания Миши оказались в фильме сильно сокращены (в ряде мест заметен не вполне умелый монтаж). Запись того, что осталось от слов Беликова в фильме, я привожу в своем переводе ниже (разговор шел на английском языке).

Кадры фильма подтвердили, что и спустя многие годы Миша Беликов оставался таким же, каким он живет в моей памяти: ярким в своей сдержанности, обаятельным, умным, уверенным в себе профессионалом. Ну, а сейчас, после его ухода, время окончательно утратило власть над его молодостью.

© Д.И. Ермолович
май 2016 г.

Михаил Беликов (из документального фильма AIIC «Переводчики: взгляд в историю», 2008 г.):