© Д.И. Ермолович, 2017 г.
ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНЫЙ ПЕРЕВОД:
КРИЗИС ГУМАНИТАРНОСТИ
<< Начало | Окончание
Термины и мемы
В любом серьёзном письменном и устном тексте есть то, что некоторые лингвисты называют «лексико-семантической сеткой» или каркасом текста. Узловыми точками этого каркаса являются термины, то есть обозначения строго определённых понятий. Конечно, знание терминов играет первостепенную роль в научно-техническом переводе, но публицисты-гуманитарии тоже оперируют терминами, а также близкими к терминам единицами культурной информации — мемами, на узнавание и понимание которых они рассчитывают. {4}
Мемы, как и термины, в силу своего особого статуса (они устанавливают между лектором и слушателями особый мостик взаимопонимания) требуют по возможности точного перевода. При наличии у мема эквивалента его нежелательно заменять синонимами, аналогами, описательным переводом и вообще подвергать каким-либо переводческим трансформациям, не говоря уже о том, чтобы оставлять без перевода вообще.
Таких мемов в выступлениях ораторов на конкурсе было немало. Один из них нам уже встретился в примере 14 — это выражение “time-space compression” (пространственно-временное сжатие), термин теории относительности и теории гравитации. Понятно, что оратор употребил его не в прямом, а образном значении, и теоретически переводчик не обязан передавать лексическую единицу, использованную в переносном смысле, её строгим терминологическим эквивалентом. И всё же здесь мы имеем дело не с рядовым словосочетанием, а именно с мемом, опорной смысловой точкой текста — недаром он употребляется неоднократно. Увы, данный мем не был передан переводчиком ни в примере 14, ни в следующем отрезке:
…culture is, of course, not something that is located these days in geographic space anymore; now it’s time-space compression and it can traverse large areas of space. (Культура в наши дни больше не ограничена географической территорией; мы живём в эпоху пространственно-временного сжатия, и культура способна распространяться на огромные пространства.)
…культура не находится в рамках… не находится в географических рамках. Культура распространяется на очень далёкие расстояния. [18]
Также неоднократно звучал на конкурсе ещё один популярный сегодня термин-мем — cognitive dissonance (когнитивный диссонанс):
It was a time of great cognitive dissonance for me, because I was living in Russia… and yet I was receiving news from western media, and I had a very strong cognitive dissonance because the two were not in alignment. (Для меня это был период огромного когнитивного диссонанса, потому что жил я в России, но черпал информацию из западных СМИ, и этот когнитивный диссонанс был очень силён, потому что информация реальности противоречила.)
Конечно, это время стало для меня своеобразным временем диссонанса, потому что, с одной стороны, я жил в России, но, с другой стороны, я слушал западные новости, и они друг с другом никак не совпадали. [19]
Как видим, переводчик оставил лишь вторую половинку от мема, который, по-видимому, был столь дорог сердцу оратора, что оказался внедрён им в одно и то же предложение дважды. Я не хочу сказать, что переводе непременно следовало сохранить этот повтор, но хотя бы один раз следовало перевести его точно и полно. (Попутно отмечу формулировку: «...я слушал... новости, и они друг с другом не совпадали» — крайне неудачную, если учесть, что речь идёт не о несовпадении одних новостей с другими, а о различиях между собственными наблюдениями оратора и информацией СМИ).
Мемы имелись, разумеется, и в выступлениях российских ораторов. Распознать их было порой непросто. Возьмём слово бессмертие. Существуют тексты, в которых оно не имеет статуса узловой единицы и может передаваться другими частями речи (например, прилагательным: достичь бессмертия — to become immortal) либо описательно: например, пытка бессмертием — the tortures of everlasting life (из автопереводов В. В. Набокова).
Однако в большинстве случаев слово бессмертие обозначает биологическое, философское и религиозное понятие, играя терминологическую роль. В речи одного из ораторов на конкурсе этот мем был соотнесён ещё с одним сложным и важным понятием, которое в цитате выделено полужирным шрифтом:
Я думаю, … мои российские коллеги знают о существовании движения «2045», которое в виде главной историко-эволюционной цели человека третьего тысячелетия представляет обретение бессмертия. При этом любой гуманитарий, наверное, понимает, что это — задача, обязывающая прежде всего для культуры, и эта задача, которая, подчёркиваю, ставится как главная историко-эволюционная задача человечества в третьем тысячелетии, должна вызывать прежде всего не вопросы «как», «что», а вопрос «зачем».
There’s a movement in Russia, and my colleagues will know about that has announced that’s by 2045, and that movement is called “2045,” humanity will have to become— will live forever, will assume eternal life, and they are all striving to achieve that goal. However, it makes us as a humanity really obliged, I mean our culture is becoming obliged and assumes a different role in this regard, so the question that we should be asking is not how to get there and not what we will get in the end, but why we need that. [20]
В переводе мы наблюдаем перебор описательных переводов для первого мема (бессмертие), который так и не получил прямого эквивалента — immortality. Что касается второго опорного понятия текста, состоящего из семи слов (главная историко-эволюционная задача человечества третьего тысячелетия), упомянутого дважды и специально выделенного авторской ремаркой «подчёркиваю», то ему в переводе досталось лишь скромное и явно неадекватное соответствие that goal (эта цель). (Других ошибок, допущенных в этом пассаже, не комментирую, хотя они довольно значительны.)
Если же говорить о мемах, не имеющих прямых эквивалентов, то тут наши переводчики оказались ещё в более затруднительном положении. Прежде всего это касается перевода с русского на английский, и данному направлению перевода я посвящаю следующую подглавку статьи.
Are we good in English?
Пора обратить внимание на то, насколько уверенно конкурсанты переводили с родного, русского языка на неродной — английский. Начну с примера:
Ну, вот такой пространственно-ориентированной культурой, несомненно, является русская культура, которая очень хорошо чувствует пространство, пространственные границы, не отдаёт границы, удерживает их, поэтому и Курилы, поэтому и «Крым наш», поэтому такое тонкое чувство сакральности мест и десакрализации мест. Пространство — несомненно, наша стихия.
That is why Russian culture is one of the space-oriented cultures, because it feels space very well and it also feels its boundaries and tries to retain them. That is why we have the situation with the Kurils, that is why we have the Crimea which is ours, and also there is the feeling of having space as something sacral. [21]
Анализируя этот фрагмент, мы имеем возможность продолжить разговор о мемах. Их тут два — Курилы и «Крым наш». От тех мемов, что приводились выше, они оба отличаются тем, что не имеют прямых эквивалентов, потому что актуальны прежде всего для российского дискурса. Передать их можно описательно или с помощью пояснительных слов. Ведь, например, говоря «Курилы», оратор не просто называет Курильские острова, а имеет в виду жёсткую позицию России в территориальном споре с Японией. Переведя этот мем как “the situation with the Kurils”, переводчик хоть и не прояснил сути данного мема, но по крайней мере дал слушателям понять, что вокруг Курил существует некая «ситуация», в которой при желании можно разобраться по другим источникам. (Можно было бы перевести и чуть конкретнее, например, “that explains Russia’s Kuril Islands policy”, но это я пишу отнюдь не в порядке критики.)
А вот с переводом мема «Крым наш» справиться удалось хуже. Фраза “We have the Crimea which is ours” — не очень понятный плеоназм. Здесь возможны разные варианты, но наиболее очевидный — поясняющий перевод, например, такой:
…поэтому и «Крым наш» — …and this is why Russians keep saying “(the) Crimea is ours.” [22]
От мемов перейдём к абстрактным существительным. Их в выступлениях ораторов было множество, потому что, как я уже отметил, их рассуждения носили в основном отвлечённый, почти философский характер. Абстрактные понятия составляют основу академического дискурса как на русском, так и на английском языках, и хотелось бы, чтобы переводчики уверенно владели их обозначениями.
Однако наши конкурсанты такого владения не проявили. Обратим внимание на окончание фрагмента [21]. Однословный эквивалент слова сакральность — sacrality ускользнул от переводчика, который сконструировал не очень удачное описательное соответствие (“having… as something sacral”). Второе понятие, десакрализация (чему в английском языке ожидаемо соответствует слово desacralization, хотя можно было передать его и описательно) осталось, увы, без перевода.
Следующие фразы, построенные на абстрактных существительных, были опущены в переводе целиком:
Это связано прежде всего с типологией культур. [23]
Пространство — несомненно, наша стихия. [24]
У нас идея сохранения какого-то статуса практически отсутствует в головах. [25]
Не думаю, что пропуск этих фраз — оправданная жертва. А может быть, наши конкурсанты упустили эти высказывания потому, что не знали, какими значками обозначить в скорописи все эти понятия: типология, культура, пространство, стихия, статус? Во всяком случае, у меня создалось впечатление, что абстрактные и отглагольные существительные способны приводить финалистов в глубокое замешательство. Вот ещё примеры:
У нас проблемы с планомерно… постепенно планируемым преобразованием.
We have certain problems with gradual planning of our time being. [25]
Не слишком вразумительное соответствие; возможный корректный вариант — We have problems with gradually planned reform/transformation.
То есть, несомненно, вместе с процессом появления единой культуры, единой цивилизации, единого смыслового поля в мире происходит процесс атомизации, разделения людей, «нишевизации»…
So now we have the situation when we have one global single cultural space, but at the same time we are having some kinds of niches that appear in this space… [26]
Здесь не переданы понятия цивилизация, смысловое поле, атомизация; очевидно, всё внимание переводчика перетянул на себя авторский неологизм нишевизация, который передан описательно, но не слишком связно. (Предвосхищая читательский вопрос «а как же это перевести?», приведу возможный — но, конечно, далеко не единственный — вариант перевода последней части: “…people are divided, atomized and driven into niches”).
Эти угрозы связаны не с глобализацией, не с атомизацией, не с конфликтами между этими культурами…
I am not talking about globalization or conflictization or the actual conflicts between the cultures that clash with each other… [27]
Снова слову атомизация не повезло. Допускаю, что здесь переводчик просто оговорился и использовал вместо atomization несуществующее слово conflictization, но какая же концентрация конфликтов получилась у него в результате: “conflictization—conflicts—clash”!
Во многих случаях я с грустью отмечал, что наши профессионалы не всегда корректно употребляют артикли, особенно с абстрактными существительными. Вот показательный пример:
И ещё с чем я хотел бы согласиться в связи со сказанным, — это, конечно, доминирование массовой культуры, которая, однако, разбавляется всё усиливающимся влиянием сетевой культуры. Мы должны разделять массовую культуру, сетевую культуру, и по-прежнему остаётся высокая культура, которая, да, под угрозой.
And I would also like to agree with the idea that we are now having a… the… so-called mass culture and we need to divide mass culture and network culture… we have network culture, mass culture and also the high culture, which is now under threat. [28]
Запись с фонограммы наглядно показывает, что в начале фразы переводчик колеблется, не зная, какой — определённый или неопределённый — артикль следует поставить перед выражением mass culture. Потом он всё-таки «выруливает» на правильный вариант, снимая артикль перед словосочетаниями mass culture и network culture, но в конце предложения вдруг сбивается и вводит ненужный в данном контексте определённый артикль перед high culture.
Если говорить о грамматике, ошибки в артиклях вообще оказались самыми распространёнными, хотя у одних конкурсантов они встречались чаще, у других — реже. Приведу несколько примеров без оригинала, в которых некорректные артикли (а заодно и другие грамматические ошибки) выделены полужирным шрифтом:
I suppose that some of the modernization processes… they take place not only in the culture but on a higher level. [29]
Besides the problems with the historic timeframe we also see the weakened condition of this category, we see the disrupted reality, and we have the periods of stagnations followed up by the periods of revolution. [30]
But, of course, Anglo-Saxon culture is the time-oriented one. [31]
Наконец, не могу не отметить ещё одну стилистическую особенность переводов, а именно чрезмерную скудость арсенала синтаксических конструкций, которую обнаружили некоторые конкурсанты. Перечитайте пример [26] и вы заметите, что в нём три раза в рамках одного предложения употреблена конструкция we have (we are having). Это, пожалуй, слишком много.
Вас не понял
В заключение приведу показательный пример, когда небольшая, на первый взгляд, неточность перевода привела к реальному сбою в коммуникации между собеседниками. Проще говоря, один из них не понял другого. При двустороннем переводе такой сбой особенно опасен, потому что, оттолкнувшись от неправильно понятой идеи, разговор может пойти по такому руслу, в котором усугубится провал непонимания, и переводчик загонит себя в крайне затруднительное положение.
Примечательно, что неточность перевода оказалась связанной как раз с абстрактным существительным. Вот фрагмент выступления, в котором переводчик допустил ошибку:
Ну, и последняя, третья проблема, которую я бы хотела назвать, это так называемый кризис гуманитарности, но кризис гуманитарности, происходящий в первую очередь в головах у тех, кто кризиса не видит, — у наших учёных-естественников.
There is another thing that I’d like to mention, and this is another threat, another danger that I think should be brought up, and that is, this crisis of the humanities, the humanities as a school of thought, and, in particular, this crisis… we can observe it in the heads and brains of our natural scientists. [32]
Как видим, проблемой для переводчика стало слово гуманитарность. Слово действительно редкое и немного туманное по значению: ясно, что оно образовано от прилагательного гуманитарный, но последнее употребляется в самых разных значениях. Правильнее всего в данном случае было бы принять решение, лежащее на поверхности, — образовать абстрактное существительное от прилагательного по аналогичной словообразовательной модели английского языка: humanitarian — humanitarianism.
Слово гуманитарность здесь — своего рода условный символ, значок, которым оратор только обозначил свою идею: он будет постепенно раскрывать её смысл в ходе дальнейшего рассуждения. Это стандартный риторический приём, к которому должен быть готов переводчик. Оптимальная политика перевода в таком случае — передавать не до конца ясное в оригинале столь же не до конца ясными средствами (насколько, конечно, это позволяют ресурсы языка перевода).
Однако переводчик пошёл по-другому пути: он попробовал сразу расшифровать мысль оратора. Видимо, введённый в заблуждение упоминанием «учёных-естественников», конкурсант придал слову гуманитарность значение ‘гуманитарные науки’ (the humanities), да ещё добавил сюда интерпретацию «как школа мысли» (as a school of thought). Но и «школа мысли» тут не помогла. Второй содокладчик всё равно решил, что речь идёт о гуманитарных дисциплинах, и в ответной реплике заявил:
The crisis of the humanities? I’m not aware of that. I studied the humanities— I studied English literature at MA level… okay it’s about over 10 years now, but I’m not aware of any crisis of humanities, I’d like to know more about what my colleague meant by that. (Точный перевод: Кризис гуманитарных наук? О нём я ничего не знаю. Я изучал гуманитарные науки — английскую литературу в магистратуре. Правда, это было больше десяти лет назад, но мне ничего не известно про кризис гуманитарных наук. Хотелось бы узнать подробнее, что под этим подразумевает коллега.)
Итак, переводчик попался в капкан собственной догадки. Как теперь быть? Ведь если переводить точно слова оратора, они вызовут недоумение у его содокладчика —он же говорил совсем о другом. Конкурсант пытается найти выход из положения, объединяя слова первого оратора о гуманитарности со своим ошибочным переводом про «гуманитарные науки», и начинает пассаж следующим образом:
Теперь, что касается кризиса гуманитарных наук, кризиса гуманитарности. Ну, и в принципе гуманитарные науки связаны с человечеством, да?
Второе предложение здесь — тоже плод собственного творчества переводчика, старающегося увязать «гуманитарные науки» уже не только с гуманитарностью, но и — видимо, на всякий случай — с понятием «человечество» (одно из значений слова humanity).
Кто знает, к чему бы привели все эти манёвры, если бы беседа продолжалась намного дольше. И, похоже, осознание своей оплошности настолько выбило переводчика из колеи, что он допустил грубую смысловую ошибку в передаче обстоятельства времени — вместо «более десяти лет назад» (it’s over ten years now) вышло «десять лет», то есть ‘в течение десяти лет’. Вдобавок у него толком не получилось передать мысль «Я изучал английскую литературу в магистратуре» (“I studied English literature at MA level”). На глазах у публики и жюри переводчик мучительно подыскивал нужные слова:
Десять лет я уже занимаюсь изучением литературы. Сам учился на литературе… у меня был один… я учился в университете, когда проходил… когда я сдавал магистерские экзамены, я как раз занимался… одна из моих специальностей была литература, и я не могу сказать, что этот самый… кризис… наблюдаю… поэтому, если вы поделитесь со мной своими замечаниями, я буду вам очень благодарен.
Заключение
Итак, что же показал финал конкурса по последовательному переводу среди профессионалов? Попробую резюмировать изложенные выше наблюдения в несколько строк.
Профессионалы изжили большинство описанных мною ранее «детских болезней». Однако они продемонстрировали склонность к неуместному перебору синонимов и повторам одних и тех же смысловых элементов высказывания.
Конкурсанты показали способность вести перевод, длительное время не прерывая оратора. Но при этом они допускали немало смысловых искажений (подчас грубых), неточностей в деталях, пропусков и добавлений «от себя».
Переводчики недостаточно хорошо фиксировали и передавали прецизионную лексику (имена, названия, количественные сочетания) и не всегда демонстрировали твёрдое знание формы некоторых важных имён собственных на языке перевода.
Переводчики слабо владели терминами и культурными мемами, не выделяя их в смысловой структуре переводимого текста и, возможно, даже не отдавая себе отчёта в их важности для адекватного перевода.
У конкурсантов, насколько можно судить, не отработаны в достаточной мере навыки передачи абстрактных существительных в научно-публицистическом и академическом дискурсе. В целом это искажало характер и уровень общения, обедняло мысль оратора, а в одном случае привело к непониманию между собеседниками.
Переводы на английский язык были построены в целом грамотно, но отличались не всегда корректной передачей артиклей, в особенности с теми же абстрактными существительными.
А теперь позволю себе на основе этих наблюдений сделать кое-какие рекомендации.
Рекомендация первая состоит в том, что, хотя навыки переводческой скорописи суть одно из важнейших умений последовательного переводчика, профессионал должен чётко понимать (а педагогам следует внушать студентам), что переводческая запись позволяет фиксировать лишь базовую смысловую канву речевого фрагмента. Если переводимый текст носит характер обобщающих, концептуальных рассуждений, насыщенных модально-логическими и семантическими нюансами, воспроизвести их можно, лишь сочетая запись с напряжением кратковременной памяти, временные пределы действия которой ограниченны. Соответственно, адекватный перевод неподготовленного выступления возможен лишь в режиме передачи коротких отрезков оригинала. Такой режим оптимален и для лектора, если он желает установить контакт с аудиторией, и для восприятия слушателей, внимание которых может утомляться и отвлекаться при чрезмерно долгом звучании иноязычной речи.
В силу этих причин желательно сводить длительность переводимых фрагментов звучащего текста до минимума в одно-два предложения. (Повторюсь, что в этой статье я оставляю за рамками последовательный перевод в условиях протокольных мероприятий, когда у переводчика нет возможности регулировать длительность переводимых периодов.) Умение добиться этого (как в сотрудничестве с оратором, так и в случае, если он увлечён выступлением) — один из необходимых навыков устного переводчика, часть его умения правильно организовать свою работу в интересах слушателей.
Рекомендация вторая проста и коротка. Переводчикам и преподавателям перевода следует глубже тренировать навыки передачи абстрактных понятий и мемов, образующих лексико-семантический каркас научно-публицистических текстов.
Один из главных итогов конкурса заключается в том, что профессиональные переводчики-лингвисты — без сомнения, истинные гуманитарии — допустили больше всего неточностей и ошибок в деталях, свойственных именно академическому, гуманитарному дискурсу. Может быть, и это — проявление того «кризиса гуманитарности», о котором говорили наши прекрасные ораторы?
* * *
{4} См. статью: Ермолович Д.И. Наш перевод, вперёд лети! В лакуне остановка. // «Мосты» №1 (21), 2009. Полная электронная версия статьи размещена здесь, с. 14 и след.